Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Трамваи родимые!
Я скучала —
Рельсы ж были разобраны,
Асфальт крошился,
Кирпичная песенка рассыпалась…
Лена плакала, просыпалась,
Ловила маршруток пугливых

,А тосковала по инвазивному ви-и-иду,
Хотя не подавала виду!
(Здесь я тискаю трамвай за щёчки)
Трамвай мой – Брунечка, рожки – панцирь!
Неси за справочкой в психдиспансырь
Меня, любимую твою тётю,
Не состоящую на учёте!
И номер 8 на твоей спинке!

Елена Ванеян. «Трамваи родимые!…»

[295] ;

Ненормативная грамматическая одушевленность может быть спровоцирована лексической омонимией одушевленных существительных с неодушевленными:

После лампочка летела,
вся прозрачная такая,
чтоб найти себе патрона
что-нибудь на сорок вольт.

Александр Левин. «Инсектарий»

[296] ;

немного отойдешь от быта
забудешь раз другой и третий
о спорте и кулинарии
и видишь только пастернака
как он стоит на огороде
а сорняков полно на грядке
неровен час загубят овощь
зато не зарастет тропинка

Ольга Титова. «По мне давно психушка плачет…»

[297].

Последний пример примечателен и тем, что форма пастернака является точкой пересечения быта с культурой, как и строчка зато не зарастет тропинка, отсылающая к знаменитой строке Пушкина К нему не зарастет народная тропа из стихотворения «Памятник».

Однако далеко не все примеры настолько прозрачны для грамматической интерпретации.

Часто бывает проблематично отличить в художественном тексте ненормативную одушевленность от других конструкций с объектным генитивом, представленным в древнерусском языке и в русских говорах и не имеющим отношения к категории одушевленности – типа построить домов, петь песен, купить топора (см.: Малышева 2010; 2012; 2014).

Но поскольку такие контексты содержатся в стихах, написанных на современном литературном языке, хотя и с некоторыми грамматическими аномалиями, естественно, что современный читатель воспринимает объектный генитив исходя из того, что обозначение объекта винительным падежом, совпадающим с родительным, указывает на одушевленность[298], тем более что в поэзии олицетворение – это обычный троп.

Так, например, в следующем тексте вполне может актуализироваться представление об антропоморфности мельниц с их вращающимися деталями:

Если был бы я офицером
Денщика б послал устриц купить
А потом бы пошел в люцерну
Слушал мельниц бы ветряных

.

Анатолий Маковский. «Май 1975»

[299].

Здесь примечательно то, что мельницы предстают не только образом движения, но и напоминают людей своими антропоморфными очертаниями[300].

Восприятие автомобилистами своих автомобилей (а также их деталей) как живых существ отражается в следующем примере:

у нас морозы суховатые
деревья стали суковатые
а снега нету
нету ль да?
неужто это навсегда?

пылят дороги под колёсами

хрустят колёса под машинами

ах зря мы шин своих машин

меняли на шипастых шин!

Александр Левин. «у нас морозы суховатые…»

[301].

Грамматические аномалии, связанные с категорией одушевленности, возникают и под влиянием конструкций с отрицанием при измененном порядке слов, когда в результате инверсии перераспределяются синтаксические связи слов:

Пустившись в бурный пляс, себя невестки губят,
Седой коронотряс их взглядом не голубит,
Костей

, летящих в глаз, цари не очень любят.

Михаил Крепс. «Царевна-лягушка»

[302].

Иногда в отрицательной конструкции одушевляющий сдвиг бывает обусловлен синтаксической аномалией, объединяющей разные возможности глагольного управления при обозначении объекта: