Грань

— Да кто ж тебе сказал?.. И тогда тоже хотела. И до сих пор хочу. По-прежнему. Но и по-новому. Прикинь?.. Ты Нине расскажи — посмеетесь вместе, — предлагаю беззлобно.

А сама не без некоторого замирания сердца замечаю, что Каро на секунду задерживает дыхание и — что это? — даже, кажется, отчаянно краснеет. Ну не до такой же степени врет скайп…

— Да ты разве не созваниваешься с ней?.. — спрашиваю самым невинным тоном.

Будто тороплю приход чего-то, чего и побаивалась, но и давно устала ждать.

* * *

Вывести в свет красный каш-кёр удается раньше, чем я думала.

Рик и я приглашены на открытие общежития. Того самого, на Курфюрстен, которое «25-7». Он сообщает мне об этом, потому что официально позвали только его, подразумевая, что я и так уже «с ним».

Я до того соскучилась по нему, что просто и не выеживаясь соглашаюсь сопровождать его. Мне не в ломы играть тот самый эскорт-сервис, играть который с Франком я наотрез отказалась.

Я «забываю» взбрыкнуть, что дала зарок никогда не встречаться больше с Резо и даже подготавливаю мини-презентацию по новому общежитию, которое тот собирается теперь строить — вошел во вкус. Я делаю презентацию на совесть, готовлю ее с какой-то страдательной, болезненно-щемящей нежностью, а сама представляю, как этот намечающийся проект обрадует Рика, сделает его счастливее. Я словно готовлю себя и свое тело к долгожданной встрече с ним, чтобы потом ему отдаться. Он что, сломал меня? Да не-е-ет. Может, просто подчинила ему эта затянувшаяся абстиненция…

Я рада, что не успеваю ничего рассказать Каро и выслушать ее упреки в мазохизме.

«Каш-кёр… скажи, ты — кожа или латекс?..»

Мне решительно наплевать на сегодняшний дресс-код и на то, подразумевался ли вообще таковой: мой выбор платья продиктован состоянием буйной лихорадки. Лихорадочно собираюсь, а когда еду на открытие, меня продолжает лихорадить. Сказала ему, чтобы не заезжал за мной, мол, сама доберусь до места.

Приезжаю, как в тумане, ковыляю к общежитию, как пьяная, но на входе мысленно даю себе крепенького пенделя, напяливаю маску и не без торжественности вхожу внутрь.

Заставляю себя осмотреться и заценить, что и как «мы» сделали, потому что проект этот планировала и координировала только на бумаге. Заставляю себя мысленно похвалить Рика и даже поздравить для проформы.

За стоячими столиками в вестибюле народу, вполне нарядного, совсем не много. Среди них чиновники-чиновницы из строительного ведомства и представители/-льницы социально-жилищного фонда. Знают ли они, что не кто иной, как я, подала идею с общежитием? Испытываю тайную гордость тем, что не ошиблась.

Мое появление провоцирует всеобщий ступор. Все, кажется, смолкают на мгновение, мужчины — восхищенно, женщины — возмущенно. Они тут все без масок — тогда и мне можно, и я стягиваю свою. Обстановка несколько разряжается, когда кто-то вполголоса поясняет, что это же ж «фрау Херрманн».

Плевать. На всех плевать. Не плевать только на него, во-он на того, которого.

Я даже не сразу узнаю его — черт, неужели так давно не виделись?.. Или просто прикид его сбил с толку — одет в темную рубашку и светло-серые джинсы. Сексуален до моей голодной невозможности. Ничего, сейчас он у меня попляшет.

Рик не ищет меня глазами, явно не переживает, где ж это я хожу и почему меня до сих пор нет. Он разговаривает с Резо и мое появление замечает не сразу.

Но вот все вокруг них вдруг смолкают, и он это видит. Он видит, что они смотрят в сторону входа, и тоже смотрит. И видит меня в «красном» и «красных». И… со жгучим удовлетворением подмечаю, что заводится с полувзгляда и забывает обо всем на свете.

— Кати!

О, а это Франк. Франк, как обычно, моложав, стилен и шикарен. Ума не приложу, как он-то сюда попал. Он достал меня, я помню. Но сейчас, когда он оказывается рядом со мной, улыбается — впечатлен, мол, без спроса целует в щеку на жгучую зависть всем присутствующим теткам… Франк, козлина, да как ты кстати…

Подставляю щеку, не давая, однако, взять себя ни за руку, ни под руку — хорошего понемножку — а сама внимательно смотрю в сторону.

О, да. Возбуждение на лице у Рика сменяется лютой яростью, которая тут же переходит в жалобно-загнанную, звероватую угрюмость. Недавно он так же смотрел, когда я при нем говорила про Франка. Так он ревнует… ведь ревнует же…

Франк, очевидно, не отдавая себе отчета в том, каким местом я здесь и какую роль в строительстве общаги сыграл Рик, норовит утянуть меня с собой, но я не собираюсь с ним идти. Но и вырываться и бежать от него, бежать к Рику тоже не собираюсь. Пусть сам придет.

Он идет. Звероватая угрюмость на его лице сменилась холодным безразличием — но он идет. Он направляется ко мне типа спокойно, с индифферентной миной — но меня не про-ве-де-е-ешь, думаю со сладко-яростной нежностью.

Надолго его не хватает. Он подходит — глаза его горят, а губы кривит едва заметная ухмылка. Я его торкнула, а значит, уже ради этого стоило приезжать. Пусть даже он не скажет ни слова, пусть даже вида не подаст.