Гранат и Омела (СИ)

Вёльва принадлежала ему. И только он дотронется к ее волосам, когда придет время обрезать их во славу Князя. Он, а не грязное мужичье со своими похабными, сальными фантазиями. И сделано это будет во имя веры, а не похоти. Холодная ярость подпитала его бесстрашие. На Дамиана ринулись двое. Он собирался уйти от кулака, целившегося ему в переносицу, но алкоголь раскачал пол под его ногами, и Дамиан увернулся недостаточно быстро. Удар попал ему в скулу, и его отшвырнуло на лавку. Он приложился лицом и рукой о бутыль аквавита. Стекло разлетелось вдребезги. Осколки вонзились в ладонь и бровь. Раны обожгло алкоголем. Кровь залила правый глаз.

Опять будет шрам на морде.

Проверив языком, не выбиты ли зубы, Дамиан не успел встать сам. Его сграбастали за шиворот, оголив шею, и стащили с лавки. Алая пелена перед глазами сгустилась. С ревом он отпихнул державшего, врезал ему ногой по яйцам и отскочил. Смахнув с глаза кровищу и выдернув осколок из брови, он потянулся к мечу на поясе, но его схватили за плечи. Дамиан уже повернулся, когда раздался оглушающий звон.

Марта стояла, сжимая скалку и щит. Позади нее, точно тень, нависала с ножами массивная кухарка, не уступавшая ростом и телосложением ни одному мужчине в зале.

Обескураженный таким сочетанием, Дамиан выпрямился и опустил руки.

— Если не прекратите, одним дам по головням скалкой, а других Хуана вынесет отсюда на щите! У меня порядочное заведение. Смутьянов выгоню взашей!

Дамиан стряхнул с себя руки и одернул на плечах порванный плащ.

— Еще раз откроешь свой поганый рот, и я вырву твою трахею своими руками. — Глядя на мужика, что говорил с ним, он сплюнул на пол и, едва сдержавшись, чтобы не продолжить драку, пошел к лестнице.

Комнатушки, пыльные, с низкими потолками, располагались наверху узкой лестницы. Миновав второй этаж, Дамиан, покачиваясь, поднялся на третий, где располагались более просторные комнаты. В голове стучало то ли от удара, то ли от аквавита. Дойдя до последней двери, он с трудом попал в замочную скважину и тихо провернул ключ. Ожидал услышать скрип проржавевших петель, но дверь отворилась бесшумно. Он ввалился в комнату и прикрыл за собой дверь.

В первое мгновение ему показалось, что вёльва сбежала. И даже несмотря на туман в голове из-за выпитого алкоголя, Дамиан насторожился. Обхватив рукоять меча, он осмотрелся. Вместо тростника пол покрывали аляпистые ковры, стены были завешены такими же разноцветными гобеленами. Приглядевшись, он понял, что на них изображены различные моменты из истории Трастамары. Свечи, стоявшие на комоде, столе и полу, разбрасывали искры света в полумраке комнаты на кровать и ширму.

Чувствуя себя, словно ступает по медовым сотам сна, — пол покачивался под ногами, как палуба корабля, — Дамиан прошел вперед, когда услышал плеск воды. Резко остановившись, он крепче сжал рукоять и уставился на ширму. Каркас был сделан из дерева, но основная часть состояла из туго натянутой ткани, сквозь которую виднелся женский силуэт. Чего Дамиан не ожидал, так это того, что его взгляд наткнется на дыры в ткани. Небольшие, — он их сначала и не различил из-за витиеватых узоров, — они показывали ее оголенную кожу и мокрые волосы.

Он смотрел на нее, и его бросило в жар от стыда. Ощущение жажды вернулось. В центе груди образовалась черная разъедающая пустота.

Авалон откинулась на борт купели. Свет озарил изгиб ее шеи, капли воды на озолоченной коже. Убрав с лица влажную прядь, она застонала от удовольствия.

Дамиан испытал боль. Острую, колющую, как льдинки под кожей. Кровь оглушительно гремела у него в висках. Покалывание вновь сгустилось в паху. Жажда раздирала его горло. Он увидел краем глаза кувшин на комоде, но понял, что бесполезно пытаться утолить эту жажду водой или элем.

Авалон повернула голову, и Дамиан почувствовал постыдное унижение. Она поймала его взгляд. Застала за подглядыванием. Он, инквизитор Храма, давший обет, был пойман за подглядыванием. Дамиан сгорал от стыда. А еще больше от осознания, что тело подвело его.

Он выскочил вон, пинком захлопнув за собой дверь. Потный, дрожащий, он углубился в коридор. Загривок покалывало от страха, дыхание сипло вырывалось из груди. В нем было слишком много аквавита, вины и вина.

Как я это допустил?

В груди заныло от чувства омерзения. Оно, как слизь или плесень, запятнало его изнутри. И сколько он ни вышагивал по коридору, скрипя досками, это ощущение грязи только въедалось в его внутренности. Яд греховности вновь растекся по его жилам, вновь отравил его помыслы.

Запомни, Дамиан, телесные совершенства бренны. Страсти к ним необходимо усмирять в своем теле и искоренять.