Гранат и Омела (СИ)

Служанка расчесала волосы Авалон и стала убирать их в высокую прическу, подходящую статусу герцогини де Варагуа. Добавив пурпурных и жемчужных нитей в пряди, она завершила образ небольшой горгерой. Авалон поняла, что служанка видела Каталину и захотела повторить ее образ. Но девчонке было невдомек, что повторение элемента в королевском туалете может вызвать скандал. Авалон хотела попросить убрать горгеру, но, уже открыв рот, она случайно посмотрела на себя в зеркало и передумала. Простое платье из темно-пурпурного шелка с богатой вышивкой и двойными рукавами, высокая строгая прическа и горгера делали ее похожей на…

— Ты красавица! — Авалон встретилась взглядом с отраженным Басом.

Она не чувствовала себя красивой. Да даже хотя бы достаточно храброй, чтобы спуститься к завтраку, потому что она до сих пор дрожала. Но, увидев себя в зеркале в этом собранном образе, она ощутила в груди тепло — железную искру. У Авалон толком и не было времени осознать, что эта искра собой представляет, поэтому она отвлеклась от размышлений и с благодарностью приняла комплимент Баса.

— Герцогиня, — Бас с ухмылкой поклонился ей и предложил руку.

— Синьор. — Авалон подыграла ему: сделала безупречный книксен и приняла предложение.

Их ожидал роскошный прием: богато украшенный золотой зал, залитый ярким солнечным светом; столы, заваленные новыми яствами, — ни одного повторения свадебных блюд — и высокородные знатные гости, завтракать в обществе которых было все равно быть приглашенным на трапезу к пираньям. Только до конца так и не ясно, в качестве кого: точно такой же пираньи или основного блюда. Когда они вошли, атмосфера сразу накалилась до предела. Все понимали, что оспаривать лидерство королевы в модных решениях означало навлечь на себя ее недовольство. Авалон же уже нечего было терять. Она и так потеряла всякое уважение к Каталине. Серпентарий затих, пересуды смолкли. В образовавшейся тишине Авалон расслышала, как девлетлю Саад назвал королеву «изхаки-фирузе». Авалон не понимала оранский, но эти два слова знал каждый торговец, в том числе и ее отец. По сути, Саад сравнил Каталину с ярко-голубой, самой чистой и самой дорогой бирюзой. Метафора, достойная не только королевы, но и избранницы наследного принца, ибо на бирюзе «изхаки» были выгравированы все проповеди их религиозного проповедника и пророка.

Знал бы ты о ее чистоте.

Авалон с омерзением вспомнила случайно подсмотренные утехи Каталины и Филиппе. Совсем недавно королева брала этим ртом склизкую миногу, а сейчас по ее губам девлетлю проводит спелой черешней — у всех на виду. Авалон чуть не стошнило.

Видимо, осознав, что в зале что-то изменилось, Каталина, наконец, отвлеклась от Саада. Ее взгляд безошибочно поймал источник проблем. Брови скользнули к переносице, в глазах зажегся огонек злости. Авалон повыше подняла подбородок, ожидая отповеди. Когда-то маска уверенности, подсмотренная у Каталины, помогла ей выжить рядом с инквизитором, а теперь эту же маску Авалон противопоставила той, у кого ее подсмотрела. Гости молчали, потому что понимали: стоит издать хоть звук — и гнев королевы переключится на них. Все ощущали этот гнев — он был подобен слепой гадюке, которая только и ждет, когда кто-то шевельнется.

— За герцогиню де Варагуа!

Каталина и Авалон одновременно повернули головы, чтобы рассмотреть говорившего, хотя обе знали этот голос. Дернулась самая жирная мышь, которую гадюка не сумела бы проглотить. Филиппе целеустремленно приближался к ним вразвалочку подобно неизбежному року. Раскачивая в руке кубок, он не отводил взгляда от Авалон. Она почувствовала, как усилилась утренняя дрожь, ноги онемели. Она понимала, что он сейчас при всех накажет ее за побег. Он не простит ей подобное оскорбление. Еще ни одна девушка не ускользала из его лап.

— Как я рад вас видеть, отец! — Бас заслонил ее собой. — Я надеюсь, сегодняшний день принесет вам облегчение от старческой немощи. Я очень волную за ваше хрупкое здоровье.

Лицо Филиппе исказило гримаса ненависти, плохо скрытая любезностью.

— Ну что ты, дорогой сын, — последнее слово Дубовый Король процедил. — Я чувствую себя великолепно. Настолько хорошо, что мог бы исполнить чей-то супружеский долг. — Он рассмеялся, но от этого скрежета Авалон стало дурно.

Гости вторили Филиппе в надежде, что смех наконец разрядит обстановку. И почти всем это помогло. Кроме Авалон. Дрожащей рукой она опрокинула в себя порцию вина, потом еще и еще. И к концу приема понемногу привыкла к его кислому вкусу. Или это был вкус подступающей тошноты?