Гранат и Омела (СИ)

Авалон кивнула. В деревнях это состояние называли просто «безумием, насланным Персеной», но Аурела как-то показала Авалон старый текст, в котором между строками древнего языка мельтешили тонкие строчки перевода на старо-трастамарский. Неизвестный автор описывал симптомы, называл сумасшествие ведьм «бадбнеманфи» и писал о том, что это происходит из-за переизбытка. К сожалению, страница сохранилась ужасно: дальнейшую часть перевода невозможно было разобрать, а язык оригинала оказался незнаком ни одному переводчику. Они с Аурелой долго ломали голову, о каком переизбытке идет речь, даже попытались поставить несколько экспериментов, но ни к чему полезному не пришли. Бадбнеманфи мог подкосить как молодую ученицу, так и пожилую, опытную ведьму. Никто не был застрахован от подобной участи.

Авалон боялась безумия: она не хотела бы знать, что способна на убийство невинных, тех, кто случайно попался под горячую руку — а больные бадбнеманфи каждый раз причиняли вред тем, кто оказывался рядом. Но потом Авалон одернула себя — она уже была виновна в смерти близких без какого-либо безумия. Она все сделала в трезвом уме.

Пытаясь отделаться от вспыхнувшей вины, Авалон подняла ткань, которым Аурела укрыла мадам Меральду. В груди виднелось небольшое отверстие.

Стрела. Нет, арбалетный болт.

— Хорхе пришлось ее убить, — со слезами в голосе произнесла Аурела, потом развернулась и отошла в другой конец комнаты.

Гранат — это не игрушка, а дарованная благодать от Персены. Она одаривает каждую из нас, а мы взамен отдаем себя за магию.

Авалон кивнула воспоминаниям, в которых мадам Меральда часто повторяла эти фразы. Настолько, что каждая ведьма, вышедшая из-под ее крыла, запоминала ее наизусть на всю жизнь.

— Вы свою жизнь отдали, — с сожалением прошептала она. — Пусть ваше плавание до Берега Персены будет удачным и спокойным.

Намочив пальцы в воде, она приложила их ко лбу мадам Меральды. Несмотря на неприязнь учительницы, Авалон никогда не испытала к ней злости. И, будь ее воля, больше ни одна ведьма не заболела бы такой страшной болезнью.

Аурела спустя некоторое время пришла в себя, и Авалон помогла ей омыть тело мадам Меральды и одеть ее в принесенное погребальное платье. Потом они провели обряд на благословения на пути к Берегу: пресная вода заливалась в рот покойнику, после чего небольшую часть сливали, фильтровали через камни, песок и золу, в конце несколько получившихся капель очищенной воды смешивали с гранатовым соком и поили этим мертвеца. Нужен был всего лишь один самостоятельный «глоток», — Авалон ненавидела эту часть — поэтому проводящая ритуал ведьма использовала магию, чтобы сократить мышцы трупа. Выглядело это жутко. Особенно с теми, от кого оставались лишь части.

Серое лицо ее отца исказило судорогой боли, — это позже Авалон узнала, что такое происходит, если движения ведьмы неточные, — и он открыл помутневшие глаза. Она тогда лишилась чувств и пропустила обряды оставшихся от матери углей и бабушки. Ритуал благословения превратился для нее в пытку. Авалон не могла пережить это еще раз.

Впрочем, с мадам Меральдой все вышло намного проще. Авалон заставила себя надеть маску лекаря и притупила чувства, набегающие на нее взбушевавшимися волнами. До ее мыслей добегала лишь пена легкого страха. Да и та быстро истаяла за работой. Авалон провела время в лазарете до самого рассвета, совершенно позабыв о своих переживаниях и волнения о будущем. Несмотря на отсутствие сна она чувствовала себя отдохнувшей, а когда уходила — еще и счастливой, потому что смогла утешить Аурелу. Они пожелали друг другу хорошего сна, и Авалон отправилась обратно в свои покои. Она тревожилась, не будет ли ее караулить Филиппе, но коридоры после праздника были абсолютно пусты, если не считать стражу.

Тихо отворив дверь, она вошла на цыпочках, прокралась через всю комнату и быстро юркнула под одеяло. Бас крепко спал и даже не пошевелился, когда она легла рядом. Потом вспомнив о том, что между ними должна была быть близость, Авалон разодрала рану, оставленную после свадебного ритуала, и окропила белые простыни. Уловка, о которой крайне легко догадаться, но почти невозможно доказать. С консумацией брака в Трастамаре, как и в Инире, все было строго: брак вообще считался недействительным и незаключенным, если супруги не возлегли друг с другом. Убедившись, что все выглядит натурально, как и виденные ею пятна у других аристократок, Авалон уснула.