Гранат и Омела (СИ)

— Мне почему-то кажется, что она не хотела травить его. — Слова резали Дамиану губы. — Я рассказал Ерихону, а потом меня на допрос вызвал Хельмут… Я так виноват, Падре. И мне так жаль… — Он перевел дыхание, сделал паузу и спросил: — Как думаете, она могла избежать наказания?

Симеон печально пожал плечами.

— Я не знаю, мальчик мой. Никто не может знать, что было бы. Но одно я знаю точно: гордыня и стыд — враги нашей жизни. Твоя мать могла просить пересмотра судебного разбирательства после моего приезда. Но не стала этого делать даже тогда, когда я узнал о костре. Она решила умереть во имя своей гордости. Так что, пожалуйста, Дамиан, пойми: не вся вина в мире принадлежит тебе. Прекрати тратить свою жизнь на попытки утопиться в аквавите. Умойся и поднимайся в общий зал. Ты не ел много дней.

Симеон хлопнул его по плечу и удалился. Дамиан слабо кивнул ему вслед. Наставник был прав. Но между пониманием и принятием простиралась огромная пропасть, и у него хватило сомнений, чтобы не преодолеть ее. Он так надеялся, что разговор с наставником поможет ему заново обрести веру в Храм, который был его домом большую часть жизни, и ощутить твердую почву под ногами. Однако признания Симеона не только не развеяли его беспокойство, но и укрепили другие сомнения.

Дамиан хотел догнать Симеона и задать самый важный вопрос, огнем пылавший на языке, но все-таки проглотил его, вспомнив давние наставления.

Ступай, Дамиан, да только запомни одну важную вещь. Остерегайся вёльв, ведь эти существа — женщины только с виду. Внутри них таится тьма, их поцелуи — медленный, смертельный яд, а объятия полны ложных обещаний и сладострастия могильного хлада. Они предложат тебе гранат, и, вкусив запретный плод, ты будешь навсегда потерян, сын мой. Остерегайся даров вёльв, иначе плоть Лилит навсегда станет твоим желанием, и ты будешь потерян для благословения Князя. Крепи свою веру.

Дамиану стало безмерно стыдно. Симеон ведь предупреждал его, говорил, что молодость и горячий нрав никогда не становятся подспорьем для благопристойности.

Еще не было на моей памяти ни одного юноши, посвященного в дела Храма. И ты не исключение, мой мальчик.

Дамиан пропустил тогда мимо ушей слова про исключение и стал считать себя особенным из-за благосклонности Симеона. Зато теперь с высоты своего скверного положения он понимал, насколько наставник был прав, но тогда… Тогда он задирал нос рядом с другими послушниками: еще ни один мальчишка его лет не был приставлен помощником к Падре Сервусу и не был назначен инквизитором в таком молодом возрасте. Дамиан свято верил в собственную исключительность и непробиваемую броню от вёльвских чар. А встретив Авалон, он стал жертвой своей же самоуверенности. Неумелая вёльва с мягким, податливым характером была для него все равно что меч с тупым лезвием — зачем такого опасаться? А ей достаточно было уколоть его отравленной иголкой, и этот яд заполнил все трещины, что нанесла ему жизнь, сделав их заметными.

Дамиан в приступе тревоги взъерошил волосы и зачесал их назад. Ему хотелось озвучить все свои мысли Симеону, но он знал, что ответит наставник: «Я же предупреждал тебя, мой мальчик».

Остерегайся даров вёльв, иначе плоть Лилит навсегда станет твоим желанием, и ты будешь потерян для благословения Князя.

Дамиан с отвращением посмотрел на бледный шрам от обряда сживления.

Сердце заныло.

Храм отринул его, отрезал, как палец с гангреной. А сам Дамиан отравился скверной вёльвы, которая могла навсегда отвернуть его от веры в Князя.

Крепи свою веру, Дамиан.

Он шумно выдохнул, в смятении закрыл лицо руками и беспомощно, глухо прорычал в ладони. Голова раскалывалась от похмелья. Когда за его спиной стояла привычная вера в Храм, поддерживала и защищала, он казался себе хорошим, праведным человеком. Но почему, лишившись ее, он растерял и остатки порядочности? Почему, потеряв Вареса и убив брата, он думал об Авалон и пытался утопиться в чувстве отвращения к самому себе?

Задав себе этот вопрос, Дамиан добрался до бочки с дождевой водой у входа в хлев и увидел ответ в своем отражении. Взгляд виноватого. Затравленный, потухший, осуждающий.