Гранат и Омела (СИ)

— Я не пытаюсь разрушить твою веру, Дамиан, — серьезно сказал Симеон, тоже облокачиваясь на изгородь. — Я пытаюсь быть с тобой честным и показать, что в моей жизни тоже были разочарования. Мой чин, одеяния Падре Сервуса не делают меня совершенным, как не сделали бы и тебя. Нет никакого совершенства праведности, за кем ни последуй, кого беспрекословно ни слушай, кому ни помолись. Все это в твоем сердце, в твоей голове. Я хочу, чтобы ты сомневался и думал, искал истину. Вот, что будет отличать тебя от тех храмовников, что отринули догмы веры, даже не осознав этого. Вот, что должно отличать тебя, когда ты станешь Падре Сервусом.

Дамиан фыркнул со злой насмешкой.

— Если вы не заметили, мы в опале.

— И будем здесь, пока не решим это изменить.

Они опять замолчали. Дамиан злился на Симеона так сильно, что даже горло сдавливало — он не мог вымолвить больше ни слова. Так и стоял под дождем в своем стылом одиночестве, почти соприкасаясь локтями с наставником.

Дамиан больше не знал, кто он такой. Храмовник, инквизитор, бастард, протеже Падре Сервуса, вшивая псина, — все эти «титулы» давали ему другие, а он послушно принимал их, абсолютно не задумываясь, хочет ли. Своеволие стало первой жертвой его ученичества, а после ему и некогда было думать о том, что нужно ему. Он никогда не задумывался, можно ли сомневаться в той судьбе, что для него уготовил сначала отец, потом наставник, Храм и в конце концов брат. Он, одиннадцатая спица в колесе, ни на что не влиял и ничего не мог изменить.

— Вы когда-нибудь чувствовали, что от вас ничего не зависит? — с трудом выдавил Дамиан. Как бы он ни злился на Симеона, душа его все равно жаждала помощи и мудрости.

Симеон хмыкнул, смахивая капли дождя с изгороди.

— Постоянно. Людям кажется, что чем выше человек поднимается, тем больше власти прибирает к рукам и тем шире его возможности. Но, по правде говоря, чем выше — тем больше условностей и интриг. И я не раз становился заложником собственного бессилия. Так что я прекрасно понимаю твои чувства, мальчик мой. — Наставник повернулся, и они встретились взглядами. — Мы, правда, на многое не можем повлиять. Даже на себя-то не всегда получается. — Он печально усмехнулся. — Поэтому, когда чувствуешь, что теряешь опору под ногами, лучшее, что можно сделать — обратиться за помощью к тем, кто тебе дорог.

Дамиану стало стыдно. Симеон хотел его поддержать, несмотря на все совершенные ошибки, а он в который раз пытался его оттолкнуть. Они оба познали разочарование в Храме, оба оказались отравлены вёльвским ядом, оба чувствовали себя потерянными и бессильными. Дамиан был уверен, что на всей земле больше не нашел бы ни одного человека, который отнесся бы к нему с таким пониманием. Ни одного, кроме Вареса.

— Зачем вы искали книгу? — спросил Дамиан, чтобы избавиться от подступающего жжения в глазах и першения в горле. — Что там такого важного?

— Само понимание Князя, — без раздумий отозвался Симеон. — Нечто такое, что сможет пролить свет не только на грехи Храма, но и на истинную суть писаний. Во всяком случае, так она говорила.

Дамиан недоверчиво нахмурился.

— В вёльвской книге? Звучит, как кощунственная ересь.

— Сомнения в Храма тоже звучат как кощунственная ересь. — Симеон пожал плечами. — И тем не менее, мы здесь.

Дамиан стушевался. Уже одно то, что они озвучивали, могло привести их в старые дни к сожжению на костре. А теперь они спокойно говорят об этом с Падре Сервусом — последним человеком, в вере которого он бы усомнился. Мир воистину перевернулся вверх дном, как корабль, пропоровший бок на рифах.

Правду говорят: за чужую душу не княжись, там потемки.

— И все же, — недоверчиво пробормотал Дамиан. — Вёльва сказала вам, что в ее книге есть нечто, что может изменить княжеанство. Неужели это не показалось вам подозрительным?

В глубине души Дамиан задумался, а не слишком ли Симеон помутился рассудком в заключении, а потом вспомнил, что наставник знает о книге куда дольше.

Не мог ли он потеряться в сомнениях, которыми его отравила вёльва?

— Знаю я, что ты хочешь сказать, — обиженно сказал Симеон. — Старый пердун совсем с ума сошел и придумывает байки.

— Я этого не говорил!

— Ты об этом громко думал! — возмутился Симеон, но тут же улыбнулся. — Ловишь на лету, мой мальчик. Сомневаться правильно. Если бы это просто были ее слова, я бы, скорее всего, не поверил. Но я видел переводы, которые она делала для своей преемницы. О засухе, черной болезни, податливой тьме, о белом древе и трехликой госпоже, что повелевает безумием. А также о волчьих сыновьях яростного вожака, которые пожирали зараженных.

— Храмовники?

Симеон кивнул.

— О каком заражении шла речь, я не знаю. Но очень хочу узнать. Есть у меня, правда, догадка, что наши предки уже сталкивались с монстрами. Возможно, храмовникам прошлого уже удавалось как-то извести эту нечисть.

— Вы думаете, что потерянная книга как-то вернулась к той вёльве? — с сомнением спросил Дамиан.