Гранат и Омела (СИ)

Дамиан заметил, как Авалон всполошилась и порывисто повернулась к нему. На лице ее отразился страх, возмущение, и его сердце на мгновение радостно сжалось. А следом его окатила волна ужаса, когда он осознал, что имел в виду Падре. Варес удивленно уставился на них.

— Это измена! Я принес клятву Храму!

— Храму, что разочаровал тебя? — вспылил Симеон, и Дамиан даже отпрянул от такой яркой вспышки негодования на лице болезненно выглядевшего наставника. — Храму, что под моим носом сгнил? Или может быть Храму, что убивал своих же служителей? Где в этих деяниях Князь, Дамиан?

— А где он в государственной измене? Вы слышите себя?!

— Ты — сын Эдуарда! Самый достойный из всех троих! Единственный, кто не был обделен ни духом, ни покорностью, ни верой! Ты само воплощение Вотана! Кто еще больше достоин драконьей и омеловой корон?

Дамиан вздрогнул. Страшное осознание подкралось тихо, точно красноглазый монстр в его детских фантазиях и прорезало невидимыми острыми когтями глубокую рану в груди.

— Зачем вы взяли меня в служение, Падре?

— Что за глупый вопрос, Дамиан…

— Зачем. Вы. Взяли. Меня. В. Служение?

Молчание Симеона стало оглушительным ответом. Но Дамиан не мог так просто поверить — он чувствовал, что сейчас задохнется под тяжестью очередного мрачного осознания, и пытался дать наставнику шанс оправдаться. Он не стал, поэтому Дамиану пришлось говорить самому, преодолевая сухость во рту и горечь на языке.

— Вы взяли меня не потому, что я что-то значил сам по себе. Вы взяли себе в услужение королевского бастарда, чтобы сделать меня королем? Чтобы я нарушил все свои клятвы?

— Падре Сервус может отречься от своего сана и уйти в мирскую жизнь. После чего жизнь его считается благословленной Князем, — вдруг сказал Симеон, и когда Дамиан перевел на него вопросительный взгляд, добавил: — Благословленный Князем не может признаваться бастардом или рожденным вне освященного брака. Тебя бы признали законным сыном Эдуарда.

Дамиан оступился на ровном месте.

— Зачем вам это было нужно?

— Ты правнук моего брата, Дамиан. Достойного короля, род которого практически выродился в слабых глупцов и безумных калек.

— Ирод не виноват в том, каким родился. Несмотря ни на что, он — законный наследник трона…

— Которым будет править Ерихон. Ты этого хочешь?

Дамиан захлопнул рот, скрежетнув зубами. Симеон устало оперся спиной о стену. Ему было крайне тяжело стоять, но Дамиан мстительно остался на месте, не предложив ему стул. Вместо него это сделала Авалон. Она поправила покрывало Вареса и, обойдя Дамиана, подтащила стул Симеону. Дамиан задержал дыхание, но не сдержался и все-таки вдохнул воздух, опьяненный ее ароматом: гранатовый сидр, цедра лимона, сок красной смородины, мякоть клюквы, печеная кожица яблока и пряные трастамарские специи — после обращения он все так же тонко улавливал нотки каждого запаха. Но именно ее запах как будто впитался ему в кожу — он не исчез даже когда Дамиан всю ночь блуждал по лесу. Сосредоточившись на нем, Дамиан не сразу понял, в чем еще признался наставник.

— Правнук вашего брата? — переспросил он ошалело, думая, что наверняка ослышался.

— Я говорил тебе про Якова, — переведя дыхание, ответил Симеон.

— Вы не говорили, что это Яков Истоверец! Сколько вам лет?

— Правда, что дышло, куда повернешь, туда и вышло. — Симеон решительно положил руки на колени, будто собираясь встать, но остался на месте. Потом посмотрел на Авалон, Вареса и в последнюю очередь на Дамиана. — Сто одиннадцать.

Дамиан оглянулся на Вареса, чтобы понять, не подводит ли его слух, а у капитана попросту закончилось место на лбу — так высоко уехали брови. Дамиан закрыл глаза, ощущая себя пустым решетом: эмоции протекали через его тело, но не задерживались в нем. Своим признанием наставник снова пробил брешь в его доверии.

— Как? — открыв глаза и смотря под ноги, спросил Дамиан. Большего он просто не мог из себя выдавить.

Симеон какое-то время молчал, и Дамиан решил, что разговор окончен. Однако стоило ему пошевелиться, чтобы уйти, как наставник заговорил:

— Помнишь я говорил тебе, что в одно время испытывал трудности с верой и обратился за знаниями об истинном понимании Князя?

Дамиан не удосужился даже кивнуть, все так же испепеляя взглядом солому под сапогами.

— Я не стал говорить тебе там, в таверне, потому что ты бы меня не понял. Что еще хуже — отрекся бы от меня или убил. Но теперь, когда ты и сам столкнулся с этим… — Падре выдержал значительную паузу, словно собираясь с силами. — Я стал сомневаться в догмах Храма, когда впервые обратился, а потом проснулся в месиве из овечьих потрохов и раздробленных костей.

Дамиан потрясенно посмотрел на Симеона.

— Что?

— Храм не давал ответов на мои вопросы. И мне пришлось обратиться к другим людям, а в итоге любопытство привело меня к Норе.

— Все это время вы знали, что монстры — это обратившиеся инквизиторы? — возмутился Дамиан.

Симеон поморщился, будто от внутренней боли, и неуверенно сказал: