Гранат и Омела (СИ)

Лишь ее решение стояло между правильным и неправильным. Она должна была оттолкнуть его, должна была ускользнуть и не давать ему шанса вновь унизить ее. Но она вдруг поняла, что не хочет. И вместо этого сделала то, о чем мечтала долгие дни и тягостные мгновения: отложив нож, зарылась пальцами в его темные волосы, которые оказались такими же мягкими, как она и думала. Больше в нем ничего мягким не казалось, разве что губы, которые она поцеловала. В остальном он весь был горячим и твердым. Бархатные пряди путались между пальцев, и в ее груди вспыхнуло восхитительное чувство счастья. Она желала прочувствовать этот момент и не верила, что он возможен. Ей начало казаться, что все это — ненастоящее, иллюзия и песчаный морок, который сейчас спадет и оставит ее в скользких объятиях Филиппе.

— Авалон? — прошептал он.

Сначала она подумала, что это предостережение из реальности, и испугалась. Дамиан отстранился, и она уверилась в собственном страхе. Все это ее фантазия. Она опустила голову, чтобы не увидеть одутловатого лица Филиппе, но Дамиан поймал ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

— Что случилось?

— Ты настоящий?

Дамиан молча стянул рубаху и, перехватив ее руку, приложил к груди. Под ее ладонью гулко пульсировал частый, лихорадочный ритм. Он повел плечами, и мышцы перекатились под его горячей кожей со звериной грацией.

— Разве я похож на морок? — спросил он тихо и, скользнув рукой по шее Авалон, обхватил ее сзади, послав тысячи молний вдоль позвоночника.

Реальность утянула ее из затаившихся теней долгих кошмаров, а его слова, произнесенные вслух, помогли ей в это поверить. Она еще раз коснулась пальцами его влажных от пота волос, провела по спине, испещренной мелкими бугорками шрамов от самоистязаний, наполняясь им, точно магией. Дамиан прижался к ней, и она почувствовала, как гудело и дрожало его напряженное от сдерживаемого желания тело. Она сдавленно застонала, поражаясь силе, что затаилась в нем. А потом он вдруг схватил ее за волосы, намотал их на кулак и оттянул руку, причиняя ей легкую боль. С ее губ сорвался очередной стон. Он заглушил его глубоким поцелуем, а потом уткнулся лбом в ее лоб и с жаром произнес осипшим голосом:

— Тебе будет больнее, чем сейчас. Если…

— Не будет, если не замолчишь, — перебила она, окидывая его затуманенным взглядом.

Она наслаждалась его обнаженной кожей, обтягивавшей крепкие мышцы, спутанными волосами и темным медом глаз. Кончики ее пальцев подрагивали от напряжения, а низ живота сводило желанием. И пока он колебался, она покорилась разгоревшейся железной искре — подалась вперед, поцеловала ямочку на его шее и вдохнула его восхитительный запах. Пустившие сок ягоды омелы, масло камфоры, мятые листья эвкалипта, сосновый сок, еловая смола, гвоздика и пачули, — она хотела повторить его аромат из своих сборов, а потом отложила эту мысль и проложила дорожку вниз по груди, напряженному животу, остановившись у шнуровки штанов. Дамиан зарычал. Звериный рокот завибрировал в его горле и проник под ее кожу. Ощутив, как к нижним губам прилила кровь, Авалон с трудом сглотнула вязкую слюну. Она не раз слышала, что придворные дамы губами ублажали своих мужчин. Она даже видела Каталину, которая повторяла это с Филиппе, но тогда подобное ей казалось отвратительным унижением. А сейчас ей стало необходимо попробовать нечто такое, чтобы ощутить свою власть. Она потянула за шнуровку его штанов, но Дамиан с угрожающим рыком потянул ее встать и, с трудом переводя сбившееся дыхание, уткнулся ей в шею.

— Я не позволю тебе уподобляться бархатной девице. — Голос его не казался больше человеческим, в нем куда больше было от волчьего рокота.

— Серьезно? — Авалон насмешливо фыркнула. — Поздновато ты опомнился. По инирским законам ты уже не имеешь права ко мне прикасаться, ведь я замужем.

Она подметила алый цвет, затуманивший его радужки. Ее сердце екнуло. В груди Дамиана нарастал злой, утробный рык, от которого она покрылась мурашками. Она знала, что должна бояться приступа его злости, ведь это означало близость обращения в монстра, но вместо этого она испытала мстительное удовольствие от его ревности. Ей хотелось, чтобы он разозлился настолько, что перестал бы сдерживать себя, перестал слушать внутренний голос своей веры, за которую все еще цеплялся, как за якорь. Она хотела подтолкнуть его к тому, чтобы он полностью выбрал ее.

— Пожалуй, я вернусь к Басу, — сказала она, подстегивая его ярость.

И когда он одним ударом проломил стену у ее головы, она испытала ужас, порочно сплетенный с восторгом. Ее осыпало каменной крошкой и деревянными щепками.

— Ты моя. — Она едва разобрала эти слова за гулом волчьего голоса.