Гранат и Омела (СИ)

Поиски завели его к реке. Туман, клубившийся над водой, дышал сырым холодом. Но даже сквозь его полупрозрачные волокна Дамиан заметил омелу на другом берегу — пушистые зеленые шапки захватили белую крону плачущей ивы. Река журчала, разбиваясь о ее поникшие ветви, и пыталась утащить с собой продолговатые листочки, трепыхавшиеся под водой, точно стайки маленьких рыб.

Переплыв реку, Дамиан взобрался по ветвям и взялся рубить омелу. Под мерный стук топора он почти забыл, зачем пришел сюда, но пустота из груди никуда не исчезала. Срубив практически всю омелу, он оставил один шар, чтобы она могла и дальше разрастись, а сам связал несколько охапок, и потащил их за собой. Чтобы не намочить омелу, ему пришлось долго идти вдоль реки, пока ему не попался мост. Перейдя на другой берег, Дамиан отправился обратно к деревне. В голове словно гулял сквозняк, выдувая оттуда любые мысли.

Он был опустошен.

Только когда проходил возле знакомого дома, он резко остановился, и лишь через длительное время осознал, что это дом Элеоноры. Внезапно вспыхнувшая надежда согрела его, и Дамиан в слезах рванул в комнату, где оставил Симеона. Он выломал входную дверь плечом, вторую выбил, едва не разодрав ногу, и ворвался внутрь пустого помещения, где все было вверх дном — как и в нем самом. Раскуроченная постель, выбитое окно, черные борозды когтей на полу и стенах. И едкий запах граната.

Вёльвская магия.

Подтверждение догадки ударило Дамиана, разрушило внутри нечто хрупкое, еще непрочное, уязвимое, и обожгло болью от предательства. Как привлекательно было доверие сначала, и как оказалась отвратительна его оборотная сторона. Выбрав Авалон, он вытянул короткую веточку в споре с судьбой и проиграл. А любовь, которая должна была как якорь удержать его в подобную бурю, вместо этого утянула его на дно.

Он захлебнулся скорбью и потерял счет часов. Стоял там и плакал, не в силах сдвинуться с места. Обжигающие слезы падали на кожу, и Дамиан сгорал от сожаления и чувства вины. И только выплакавшись, он смог пошевелить одеревеневшими мышцами, вспомнив об остывающем теле Симеона. Найдя в доме одежду, Дамиан оделся, чтобы чувствовать себя не таким беззащитным, нашел бутыль льняного масла, кинжал и, заткнув их за пояс, вернулся к омеле. Схватил охапки и потащил на поляну.

Там, не обращая ни на кого внимания, стал сооружать погребальный костер. Разрубил топором сломанный ствол остролиста, чем возмутил обитателей деревни. К нему даже подошел кузнец с друзьями. Дамиану не хотелось тратить на них бесценное время — он просто зарычал, выпустив когти, и позволил ярости заволочь глаза алым туманом. Мужчины отпрянули, и больше никто не рискнул к нему подойти, что спасло им жизни. Дамиан не стал бы с ними церемониться.

Он орудовал топором, — щепки дождем разлетались в разные стороны, — укладывал балки крест-накрест, заполнял щели сухими ветками, листвой и омелой и укреплял основание камнями, которые притаскивал с берега реки. Пот катился с него градом. Затем Дамиан долго пытался затащить волчье тело на сооруженный пьедестал, но справился только с десятой попытки, когда позволил берсеркской ярости укрепить его силы. И все равно надорвался — мышцы горели от боли. Он едва смог подобрать дрожащими руками волчье сердце и уложить его рядом с Симеоном. Дамиан взял ветку, обмотал ее тряпицей, валявшейся на земле — чей-то потерянный платок, — когда неожиданно взошло солнце.

В бледных лучах нагрянувшего рассвета волк мог показаться уснувшим. Если бы только не пробитая в грудине дыра с запекшейся кровью. Дамиан разжег факел о тлеющие угли ближайшего пепелища и, подойдя к погребальному костру, замер, одним взглядом прощаясь с Симеоном. Все его чувства как будто онемели, и он не вполне осознавал все, что происходит, но все-таки опустил руку.

Огонь разгорелся не сразу. Дамиану пришлось вылить всю бутыль льняного масла и подносить факел к веткам несколько раз. Потом вспыхнули щепки, пламя перебежало на сухие ветви. Тонкими струйками в воздух поднялся сизый дым от сырой омелы.

Поднимайся выше, уноси его душу к Князю.

Солнце уже полностью взошло, когда погребальный костер разгорелся во всю мощь и оделся в пляшущую рыжую корону. Дерево трещало, ревущие столбы огня поднимались над Симеоном, посылая к небесам черный дым, и их оранжево-алые отблески заставляли бледнеть само солнце.

Существующий мир искажался, дрожал из-за трепещущего в воздухе жара. Он обжигал лицо Дамиана и высушивал слезы на его глазах. Ему пришлось прикрыть веки, но отступить даже на несколько шагов он себе не позволил. Дамиан ощущал, как кожа на лице краснеет, вздувается волдырями, но эта боль позволяла ему не рассыпаться прахом прямо здесь. Только боль ему и оставалась в этой жизни. Когда вспыхнула прядь, болтавшаяся у виска, он затушил пальцами тлеющий огонек, обжегся, но тоже не стал отходить. Отрезвило его только слабое воспоминание, уколовшее мысли. Громкий, хриплый шепот из темноты.