Гранд-отель «Европа»

Мы спросили, что это такое. Он объяснил, что нам не следует думать, будто Пакистан — отсталая страна, но что здесь принято глубоко почитать некоторые традиции. Мы уверили его, что именно это и вызывает у нас уважение, и добавили, что так называемый «свободный Запад», по нашему мнению, мог бы многому поучиться у его страны. Он, в свою очередь, подчеркнул, что в Пакистане, разумеется, существуют современные независимые суды, но что некоторые местные ссоры и раздоры по-прежнему разрешает, в соответствии с многовековым обычаем, совет старейшин. Вот что мы сейчас увидим. Это и есть панчаят.

Представляете себе, менейр Пфейффер, как мы волновались? Вот это повезло, так повезло! Хотя мы раньше никогда не слышали о панчаяте, нам сразу безумно захотелось поприсутствовать на таком совете. Если можно утверждать, что страна или народ имеют душу, то душа эта живет в таких вот вековых обычаях, скрывающихся под штукатурным слоем современности. Мы предвкушали нечто уникальное: присутствовать на заседании настоящего общинного суда. Это было настолько доевропейским, что мы от радости ущипнули друг друга за руку. Файзал не был в восторге оттого, что мы решили остаться, но мы, разумеется, не позволили ему лишить нас такого зрелища. Мы воззвали к глубоко укорененному в их культуре гостеприимству и чувству долга, и после наших достаточно долгих настойчивых просьб Файзал не смог нам отказать и пообещал все переводить.

На площади полукругом были расставлены складные стулья и ящики из-под овощей. На них заняли свои места десять старцев с совершенно аутентичными исламскими бородами. Файзал сказал, что это деревенские старейшины, о чем мы и сами догадались. Они затянули жалобную протяжную песню. В ее звучании было что-то зловещее, но Файзал объяснил, что это обычная молитва, ее поют, прося ниспослать мудрость. Для их народа мудрость — важное понятие. Мы были в восторге. По окончании молитвы к ногам старейшин грубо бросили окровавленного юношу, которого сюда привела толпа. Он с трудом приподнялся с земли и встал на колени, молча глядя в землю. Его подозревали в преступлении, а действительно ли он виновен — это предстояло выяснить. Для нас это в любом случае было захватывающим зрелищем.

Затем слово предоставили другому молодому человеку примерно того же возраста. На нем было длинное белое одеяние. Когда наблюдаешь за этим народом, часто складывается впечатление, что эмоции у них преобладают над всем прочим, — мы с Ивонной к этому уже привыкли, — но данный оратор явно претендовал на «Оскар», скажем так. Его выступление напоминало американские горки: вагонетка мчалась с грохотом по всем мыслимым вершинам гнева, отвращения, горя и ненависти. Для усиления эффекта от выкрикиваемых фраз он бил себя кулаками в грудь и дергал за волосы. Несколько раз присутствующие с трудом удерживали его от физического нападения на подозреваемого. Мы поняли, что он — пострадавшая сторона, а его пламенный монолог — обвинительная речь. И хотя, конечно, нельзя проецировать наши европейские ценности и модели ожидания на поведение людей, принадлежащих к совсем другой культурной традиции, по тональности его филиппики мы решили, что здесь рассматривается вопрос, крайне сильно задевающий юношу в белом. Файзал не хотел переводить нам все, только шепнул, что человек на коленях изнасиловал сестру крикуна и что в этом суть дела.

Мы не были уверены, что поняли его правильно, но Файзал отказался повторить. Он умолк и принялся смотреть вдаль. А вскоре выяснилось, что все так и есть, потому что следующим номером толпе продемонстрировали настоящую жертву. Она была маленькая и худенькая, совсем еще девочка, и выглядела просто ужасно. Лицо распухло от побоев и слез. Цветастое платье было порвано и на уровне низа живота перепачкано кровью. Один из старейшин задал ей громким голосом вопрос. Она не ответила, только махнула ручонкой в сторону парня, стоявшего на коленях. И тут же бессильно рухнула на землю. Подбежали родственники, чтобы позаботиться о девочке. Толпа загудела.

Совет старейшин погрузился в обсуждение. Много времени это не заняло. Тот же бородач, который задал вопрос жертве и выполнял, по всей видимости, роль председателя, встал. Толпа стихла. Он торжественно произнес одну короткую фразу. После этого на передний план вышел другой мужчина. «Отец жертвы», — пояснил Файзал. Этот мужчина произнес одно-единственное слово: Nahin. Толпа разразилась криками, выражая удивление.