Грандиозная заря

Я покачала головой. В сквоте никому и в голову не приходило об этом позаботиться. Там дети были предоставлены сами себе и бегали повсюду без штанов и без забот. Они смотрели, как взрослые играют на гитаре, курят, ложатся спать когда придётся и засыпают в путанице ног, рук и волос. Но здесь, на краю возвышенности и в стране озёр, общепринятые правила всё ещё соблюдались. Дети не разгуливали с голым задом, ходили в школу, разучивали песенки, правила спряжения и историю Франции.

— Кон-со-ла-та… — по слогам произнёс Жан-Ба. — Это на итальянском что-нибудь означает?

Я посмотрела на него опухшими от слёз глазами.

— Конечно, — всхлипнула я. — Это означает «та, которую утешили».

— Надо же, — усмехнулся заправщик.

А потом подмигнул и пустился в пляс («ва-пи-ду ва-пи-да!»), вращая бёдрами, как таитянка. И танцевал, пока я наконец не перестала дуться.

Вскоре, уже с сухими глазами, я поглощала свою порцию омлета и картошки со шкварками, а мама вышла из душа и занялась малышами.

Через три дня я впервые отправилась в школу Сен-Совера, в класс месье Сильвестра.

А в следующий понедельник мама устроилась кладовщицей в издательство каталогов.

Я тогда ещё не знала, что начинаются самые важные годы моей жизни.

Глава 4 Пятница 23:00

Рагу из кролика в тарелке совсем остыло. Ночь за окнами замерла как вкопанная. Нин — тоже.

— Ну? Ты совсем не ешь, — заметила Титания.

— Ем-ем, — встрепенулась Нин, как будто её разбудили.

Она машинально подцепила вилкой еле тёплый кусочек. Теперь она, пожалуй, не скоро сможет что-нибудь проглотить.

— Ты говорила, что…

Девушка запнулась, пытаясь собраться с мыслями, и откашлялась: в горле стоял комок.

— Ты говорила, что Окто уехал в аэропорт… встречать Ориона и Роз-Эме?

— Так он написал.

— Значит, завтра они будут здесь? Все трое? В этом доме?

— Если всё пойдёт по плану — да.

— Но… — Нин, прищурившись, посмотрела на потолок, будто надеялась сквозь него разглядеть небо. — Ты всегда говорила, что твоя мать умерла.

— Да. В определённом смысле так оно и было.

Нин мысленно повторила эту абсурдную фразу: в определённом смысле так оно и было. Её бабушка в определённом смысле умерла.

— И, значит, этот Окто… — продолжала она, — твой младший брат?

— Один из братьев, да. Они с Орионом близнецы.

— Ясно, — чуть слышно проговорила Нин.

Она набрала в лёгкие воздуха. Чтобы задать следующие вопросы, ей пришлось приложить немало усилий, тщательно проговаривая каждый слог, словно она обращалась к глуховатой старухе.

— То есть ты не единственный ребёнок в семье, как всю жизнь рассказывала?

— Нет.

— И ты не сирота?

— Нет.

— И тебя зовут не Титания?

— Не совсем. Скажем, это мой псевдоним. Ник, если так тебе понятнее.

— То есть, — подытожила Нин, — всё, что ты рассказывала раньше, было ложью. Подставой? Да?

— Я была вынуждена врать, — объяснила Титания. — Но со вчерашнего дня необходимость в этом отпала. Поэтому-то мы сюда и приехали.

Нин медленно отодвинула тарелку. Ещё немного, и она бы швырнула её в стену вместе с остатками мяса и соуса.

Девушка несколько раз глубоко вдохнула, стараясь протолкнуть ком, по-прежнему стоявший в горле. И подумала, что ещё ни разу не пила вина.

— Можно мне немного? — спросила она.

Титания оглядела бутылку «Шато Тальбо», стоявшую на столе, потом перевела глаза на дочь, такую взрослую и красивую.

— Можно тоже вина? — повторила Нин, протягивая свой стакан. — Мне надо как-то приободриться.

Титания испугалась. Рядом не было никого, кто мог бы принять решение за неё. Например, отца Нин. Впрочем, Ян никогда не проявлял к дочери большого интереса, и его мнение мало что значило.

— Нет, — решила Титания наконец.

— Почему? — воскликнула Нин, даже подпрыгнув от возмущения.

— Ты задала вопрос, я ответила. Мой ответ: нет.

— Считаешь меня ребёнком, да?

— Есть куда более интересные способы взросления, зайчонок.

— Перестань называть меня зайчонком! Это глупо!

Нин вскочила так стремительно, что опрокинула стул.

— Почему? Думаешь, меня развезёт от одного стакана вина?!

— Насколько я понимаю, тебе не требуется моего разрешения, чтобы делать всё, что взбредёт в голову, — холодно заметила Титания. — Поговорим об этом в другой раз. А пока ты будешь пить воду. И поднимешь стул.

— Нет. Всё, хватит. Я замёрзла и хочу спать! Где в этом сарае спят?

Титания спокойно заткнула бутылку пробкой, поставила её на пол и налила себе воды.

— Поспишь в другой раз, — произнесла она. — Я рассказала только самое начало, а история эта длинная, я предупреждала. Если ты замёрзла, у тебя в сумке есть одежда.

Фея саспенса снова взяла вилку и невозмутимо принялась за еду. Нин бросила на неё убийственный взгляд. Мать, оказывается, не только эгоистка, но ещё и совершеннейшая… как это вообще называется? Так и не подобрав нужного слова, она взорвалась:

— Какой-то бред! Ты мне всё это рассказываешь с таким видом, будто я… не знаю… какая-нибудь твоя читательница! Заваливаешь меня всеми этими именами, датами, воспоминаниями — шарах, шарах! Но я не читательница, если ты забыла! Я ТВОЯ ДОЧЬ!