Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Старый московско-бакинский революционер Сако [55] решил выступить в защиту Керенского, которого предыдущий оратор (Крыленко) фактически объявил пустословом и пригрозил ему утратой доверия со стороны солдатской массы. Сако просто свалил всю вину за развал армии на прежний режим: «что же мог сделать тов. Керенский после того, когда ваша армия, которая несла на себе крест и все надругательства самодержавия, которая была дезорганизована, после того, когда наша армия сознательно подставлялась под немецкий расстрел?» Ленина, где-то объявившего, что крестьяне «левее нас», Сако обвинил в том, что «он рекомендует установить диктатуру, но уже не пролетариата, не революционной демократии, а это будет диктатура безумия, потому что это поведет нас в пучину и в бездну». И призвал к рассудочному подходу к вопросу о власти: «власть, о которой говорят, не есть то, что мы желаем осуществить, а то, что мы можем осуществить в объективных условиях момента». То есть он полагал, что у всех «левых» есть понимание того, что необходимо сохранить устойчивость власти и не потерять управляемость страной. В то время, когда большевики лелеяли мечту разрушить власть до основания даже ценой полного хаоса.

Соколовский [56], представлявший микрофракцию социалдемократов интернационалистов, предложил задуматься, каким же образом Временное правительство и, в частности, министр Чернов будет обеспечивать противодействие сепаратистским поползновениям. Например, на Украине. Понятно, что вопрос откладывается до Учредительного собрания, но что же тогда с Польшей, которой прежний состав правительства (несоциалистический) даровал свободу и независимость?

Оратор предложил понимать интернационализм как отрицание разделения и отделения: «…всякое деление для пролетариата и для экономического и политического развития страны и всего населения страны вредно, но мы знаем: чтобы иметь возможность бороться с этим явлением, нужно предоставить каждой нации, – а нация это не одно целое, там борьба классов, из которых одним выгодно отделение, а другим невыгодно, и для того, чтобы отделения не было, для того чтобы демократия могла на что-нибудь опереться в своей борьбе с сепаратистскими тенденциями мелкой и крупной буржуазии, – для этого она должна быть уверена, что та нация, которая имеет силу, не будет её давить».

На поверку мысль оказалась очень смутной: нация не должна давить демократию. А если она будет давить, что тогда? У лево-демократической фракции ответа, разумеется, нет. Рецепт на примере Украины самый нелепый: если глубинного сепаратизма на Украине нет, то надо просто предоставить событиям течь произвольно, без всякого вмешательства: «не нужно декретировать какими-либо насильственными присоединениями и не предоставлять права на полное свободное самоопределение даже в процессе, даже в момент революции, потому что если таким образом обрабатывать нацию, как обрабатывается приказами, запрещающими съезды и т. д., то, товарищи, может получиться совершенно обратное». Но если ничего не делать, то это «обратное» тоже может получиться – этого фантазирующий леволиберал представить себе не мог.

Канторович[57] от объединенных социал-демократов быстро сформулировал логическую задачу по поводу деятельности Временного правительства: не могут или не хотят? Доклады министров были «скорее блестящими полемическими речами вождей той или иной партии». При этом перед лицом ужасного кризиса не сделано ничего, и этого не отрицают сами министры. Следовательно, налицо преступное бездействие власти. Одновременно Канторович утверждает, что нет сомнений в том, что Чернов или Церетели – несомненные сторонники революционной демократии, и они вполне понимают положение момента. Из этого вытекает: «что бы наши министры ни делали, какими бы способными представителями революционной демократии ни были, всё равно они ничего сделать не могут, и не могут потому, что буржуазия систематически саботирует всё». И тогда единственный выход – путь, указанный в резолюции Луначарским. Иначе говоря – полностью социалистическое правительство. Но не большевистское: «мы предлагаем не нелепую диктатуру пролетариата, в чём нас, между прочим, обвиняют, а совершенно определенную передачу власти в руки великой российской революционной демократии в лице её трех ветвей: революционных рабочих, революционных солдат и революционного крестьянства».