Порывшись в сумке бабы и добыв немного денег, они двинулись в сторону города. По дороге отломили у забора слабо прибитую штакетину, и Хакет шёл теперь, опираясь на длинную палку. О. Мелехцию посчастливилось найти сильно грязный, но почти не рваный холщовый мешок с ручками. Во время привала он хлопал им о землю, тёр о камни, потом залез внутрь и предложил Хакету нести себя. Ему уже было понятно, что в этом деле с убийством Кирова можно использовать полковника только как транспорт, а в общении с Николаевым он только навредит. Подумал: «Когда доберёмся до места, надо как-нибудь спроворить его под трамвай».
Хакет сумку понёс охоткой, но быстро устал.
Так и шли: о. Мелехций или прятался в сумку, или передвигался, скрывшись под платьем Хакета. Это было не очень удобно, учитывая, что ему приходилось придерживать на себе тёткину юбку, и одновременно уворачиваться от ног Хакета, который шагал совершенно бездумно. А от поездки на трамвае пришлось отказаться: они ходили редко, и в везли слишком много пассажиров. Риск был слишком велик. Вдруг Хакет не сумеет расплатиться, и их заметят.
Перешли Неву по Тучкову мосту. Дальше шли по проспекту, а где можно, пробирались дворами. В одном из дворов о. Мелехций, выглянув из мешка, увидел детский сад, устроенный на первом этаже жилого дома. Там была неширокая выгородка, где несколько детишек делали свои глупые передвижения, два грибка из досок, скамейки и кусты. Взрослых в зоне видимости не было, кроме тощей воспиталки.
Он закричал Хакету:
– Стой, стой!
Затем выбрался из мешка и объяснил задачу. Детишки в саду играли в какие-то куклы. Им было видно, что это идеологически правильные куклы: красноармейцы, комсомольцы, пионеры. То, что надо! В этой стране и для кукол, и для путешественников во времени главное – соответствовать идеологии.
– Понял, что надо делать? – спросил он.
– Чтжзсъвсъм дуркз, э? – обиделся полковник.
– Ну, иди.
Хакет прислонил свою палку к заборчику, взял мешок и, кряхтя, полез через загородочку.
– Куда, гражданочка, куда? – закричала от грибка молодая воспитательница.
Он вперевалку пошёл к ней, не слушая её воплей. Дойдя, отвернул платок с лица. Воспитательница охнула, сгребла детей, и все они толпой кинулись к подъезду. А он, оглядев игрушки, сунул в сумку трёх кукол и отправился обратно. Там он подобрал палку, к нему под юбку шустро шмыгнул о. Мелехций, и они скрылись в подворотне.
Пройдя два двора, нашли тихое место и уселись изучать добычу.
Одну куклу о. Мелехций отбросил сразу. Она была цельная, раскрашенная, без одежды. Вторая привела его в восторг: это была кукла «Пастух» производства артели «Всё для ребёнка». С неё он снял и сразу натянул на себя онучи, лапти, штанишки, рубаху, зипунчик и шапку. Вполне годился и маленький кнутик; его он сунул за пояс.
Третья кукла – «Красноармеец», разочаровала. Вся одежда с неё была для него слишком узка, сапожки маленькие. Он взял только будёновку со звездой. Она тоже была маловата, но могла пригодиться. Тоже сунул за пояс.
И наконец-то согрелся.
– Я буду, как Желябов, отче? – жадно спросил Николаев.
– Да, да. Твои заслуги оценят потомки, – ответил добрый пастырь о. Мелехций, поедая картошку с маленькой телячьей котлеткой. Любая столовая посуда была ему велика, поэтому есть приходилось руками.
Откуда бы этому бастарду знать, кто такой Желябов? – думал он. Из-за плохой памяти Николаев с трудом закончил четыре класса начальной школы. Рос на улице, якшаясь в основном с дворовыми хулиганами. Мало читал, хотя, как всякий графоман, умел много и «красиво» писать. А теперь восторгается собой:
– Мой выстрел будет подобен выстрелу Желябова!
Он отчего-то считал, что Желябов лично застрелил императора.[84]
…Очаровать Леонида Николаева оказалось не так трудно: не находя вокруг себя никого, кто уважал бы его, считался бы с ним, принимал бы всерьёз его дела и идеи, он страдал. Даже такие два урода, как призрак полковника Хакета и кукольный о. Мелехций, выразив невнятное восхищение им, сразу стали фаворитами его истерзанной души.
Они сначала караулили у его дома, чтобы выяснить, где он бывает, и кто бывает у него. По фотографиям они знали, как выглядят он и его жена Мильда Драуле.
В первый день объект не появился – как позже оказалось, он писал письма. Вечером с работы вернулась Мильда, рыжеватая шатенка среднего роста, хорошего сложения, с натуральным цветом кожи кругловатого лица и роскошными волосами. Даже Хакет начал булькать и пускать слюну, показывая, как он восхищён.
На второй день вскоре после ухода Мильды на службу, появился Николаев. Тут их ждал сюрприз. На фотографиях, которые они видели, он был экспонирован выше пояса: то были фото из личного дела Института истории партии, откуда его столь безжалостно выгнали, с анкеты паспортного стола, и одна любительская карточка с какого-то сборища, где он говорил речь, но тело было скрыто трибуной. Теперь они увидели его целиком.