Граница

- На твоих картах всадник листвы похож на него, - ответил Лисица и повернул карту лицом к собеседнику. Шварц, сидевший рядом с чернявым, улыбался, точно китайский болванчик. – Знаешь, я, пожалуй, поменяю эту колоду на свою.

Чернявый пожал плечами, и Лисица вручил злосчастного всадника Диджле. Тот сжал его в кулаке, но не выбросил. Странно было видеть свой образ на бумаге, но это было красиво. Пророк осуждал в своих хадисах рисовальщиков и муззахибов, но говорили, что в Истанбуле есть целые кварталы с людьми, которым благоволит султан, мир его дому, и заставляет их рисовать зверей и птиц, а то и людей, как заведено у персов-отступников.

Лисица достал карты и отдал их собеседнику. Один из спутников чернявого зашептал ему что-то на ухо, и тот брезгливо отстранил его рукой, а затем, почти не разжимая губ, обронил:

- Играем не полной колодой.

Диджле выпил вторую кружку до дна, и хозяин с поклоном поднес ему еще чудесного напитка, когда за столом началась игра. Казалось, что игроки дружелюбно посматривают на него, гордого османа, и Диджле чинно кивал головой всякий раз, когда на него обращался чужой взгляд. В теле появилась легкость, мир вокруг заострился и стал ясным до прозрачности, и Диджле точно вознесся на недосягаемую высоту, откуда рукой было подать до кущей Аллаха. Еще никогда он не испытывал такого чувства собственного величия, и благодарность к названному брату накрывала его с головой: каждый человек казался ему другом в этом грязном сарае, и каждому хотелось отплатить той же монетой. Времени не было, да оно было и неважно – что значит время, когда ты нашел свой приют после долгих странствий? Диджле мерещился свой дом и уважение окружающих, и сквозь свои грезы он не сразу заметил, что с течением ночи названный брат начал хмуриться – удача была не на его стороне.

К утру Лисица проиграл все деньги, потертый камзол, новенький платок с изображением четырех святых, который купил в Вене, солдатский ремень, колоду карт, кошелек и чертово железное колечко. Всякий раз он думал, что судьба вот-вот должна ему улыбнуться, но в руки та не давалась, и время от времени получалось лишь отыграться по мелочи, чтобы потом проиграть по-крупному. Чернявый и его спутники почти не переговаривались, не перемигивались, не подавали друг другу тайных знаков, карты были чистыми – значит, верткая Фортуна не желала, чтобы он выигрывал. Лисица стиснул зубы, глядя на то, как осман плывет от выпитого – похоже, тот вообще не понимал, что происходит и иногда задремывал прямо за столом. Может быть, оно и к лучшему; как ему объяснять, что денег вообще не осталось? Хотелось спать, и с каждым раскладом думать было трудней.

Камзол вернулся назад к владельцу, и Лисица перевел дух.

- Хватит, - он накинул одежду себе на плечи. – Ставить больше нечего.

- Саблю? – чернявый кивнул на оружие.

- Дорога как память.

- У твоего друга, наверняка, что-то есть.

Все, как по команде, взглянули на ятаган, и Диджле забеспокоился, обнял его двумя руками и нахмурился. Внезапное внимание насторожило его, и тень тревоги накрыла сердце.

- Н-нет, - после долгой паузы ответил Лисица и отвел взгляд от турка. – Что с него взять? Он же осман. Ни туманов, ни дирхемов у него не водится, а оружие ему дороже брата.

Верткий хозяин принес новый кувшин с вином, и с отчаяния Лисица налил себе полную кружку – в этой глуши, похоже, отродясь не видали приличной посуды. Желание отыграться зудело даже в кончиках пальцев, но ставить было нечего.

- А поставь его,- неожиданно предложил чернявый и широко улыбнулся. В улыбке не хватало несколько зубов.

- Кого его?

- Твоего друга. Ставлю против него все, что ты проиграл, Иоганн Фукс.

Лисица почесал подбородок. На людей ему еще играть не приходилось. Осторожность шептала, что пора остановиться, совесть кротко напоминала, что осман не враг ему, но азарт твердил, что это единственный шанс выйти из кабака без потерь, и рисовал заманчивые картинки выигрыша.

- Добавлю три талера на дорогу, - скучно заметил чернявый, и тот, кто сидел по правую руку, глупо захохотал, пока не подавился слюной и не закашлялся. Лисица хмуро взглянул на него.

- По рукам, - наконец с оттяжкой сказал он. В конце концов, ему должно было повезти. Не могло не повезти.

Чем ближе было к утру, тем чаще Диджле мечтал прилечь и вздремнуть, но вежливость и хорошие манеры затыкали ему рот надежнее, чем кнут. Ночная муть отступила, и почему-то в сердце поселилась печаль, как будто он попал на праздник танцующих гулей. Названный брат сидел как на иголках, тот, кого они встретили у моста, куда-то пропал, а рябой безбородый черноволосый влах полуприкрыл глаза, почти не глядя в свои картинки с желудями и сердцами, и выкидывал их на стол хлестко, одним точным движением. Диджле перевел взгляд на названного брата и чуть не упал с лавки, этого шайтанского приспособления для пыток: лицо у того переменилось, и он бросил карты на стол и вскочил на ноги. Вокруг громко закричали, загалдели, и все, кроме чернявого поднялись и схватились за оружие.