Граница

- Брось нечестивые дела, - шепнула она ему в плечо, когда месяц подглядывал за ними из-за облаков в окно. – Не хочу, чтобы тебя повесили на обочине дороги, как разбойника.

- Единственным нечестивым делом мы занимаемся вместе, мой олененок, - Лисица погладил ее по щеке, и Анна-Мария возмущенно фыркнула. – Я расскажу тебе обо всем, как только можно будет.

- Обещай мне. И обещай, что никуда не уйдешь. А если уйдешь, то вернешься.

- Знаю одну девицу, - начал Лисица, и Анна-Мария напряглась, - которая хотела невозможного: достать луну, стать императрицей и чтобы ее возлюбленный всегда оставался при ней.

- Подумаешь… - она заулыбалась, когда поняла, что он имеет в виду. - Я в тебя нисколечки и не влюблена.

- Уверена?

- Конечно. Явился какой-то проходимец в дом. Разве разумная девушка пойдет с ним?

- А ты разумная?

Анна-Мария вздохнула, как маленький ребенок, и виновато призналась:

- Нет.

Уже перед самым прощанием она шепнула, что любит его, и на душе у Лисицы стало тускло: бедная девица! Как Бог их создал – такими неразумными и одновременно мудрыми в делах бытовых? Он подумал о горбунье, которая наверняка сейчас сидела взаперти на своих сокровищах, и о баронессе, воспринимавшей мир, точно веселую игру – обе они и в подметки не годились хозяйской дочери, да вот беда – даже она была просто девицей, каких много в мире под солнцем. Заснул он нескоро, тревожась об османе. Свой завтрашний день Лисицу не пугал – как-нибудь проживем.

Глава 13

После того, как первое недоверие и последовавший за ним восторг улеглись, в доме фон Бокков началась невероятная суматоха: явление спасенной племянницы казалось им чудом, почти таким же поразительным, как снисхождение с неба пророка Исы, призванного низвергнуть обманщика Даджаля. Все это время Диджле держался поодаль, стараясь хранить достоинство, и даже почти не глазел по сторонам, хотя в европейском доме он оказался впервые. Такому нелюбопытству помогли голод и усталость, сваливавшие его с ног, но присесть на ковер Диджле не посмел – как знать, что можно делать в доме, а что нет? Вдруг, если он сделает что-то не так, прибежит суровый служитель с палкой и изобьет его? Этого не хотелось.

Софию увели мыться и переодеваться под ахи и охи служанок, и девица совершенно преобразилась: из простенькой и добросердечной болтушки она превратилась в незнакомую женщину, так сильно накрашенную и нарумяненную, такую холодную, богато одетую и высокомерную, что Диджле даже не узнал ее с первого взгляда, когда она вернулась в зал, где его оставили в одиночестве. Ему показалось, что в комнату вошел бесплотный дух, может быть, предок хозяйки, и он бухнулся на колени, молясь, чтобы наваждение и зло оставило его. Сестринская подушечка выпала у него из-за пояса, и служительницы дьяволицы кинулись ее поднимать, отчего Диджле пришел в отчаяние и лег на подарок грудью.

- Он же совсем дикий, дорогая моя, - полненькая госпожа фон Бокк по-птичьи склонила голову. Она старательно бледнилась и утягивалась, но природный румянец упорно пробивался даже сквозь краску, и не один корсетный шнур пал смертью храбрых во время утреннего одевания.

- Ну и что ж из этого, тетушка? Он спас мне честь и жизнь в мерзкой, вонючей пещере. И я думаю, османы все такие. Мне рассказывали об их посланнике в Париже и о его странных привычках.

- Молодой девушке не пристало говорить и слушать пошлости, - госпожа фон Бокк опасливо взглянула на нее, и София улыбнулась. - Я отвечаю перед твоим отцом за твою жизнь и здоровье, и тебе следует вести себя благопристойно. Поскорей бы приехал господин фон Бокк. Он так обрадуется!

Служанки безуспешно попытались попросить Диджле встать, но он лишь непонимающе скалился, отпугивая несчастных девушек.

- Конечно, тетушка, - София ясно посмотрела на госпожу фон Бокк. – Я буду очень благопристойна. Тебе не придется за меня краснеть. Только мне кажется, надо помочь этим бедняжкам справиться с Вольфхартом, накормить его и заодно позвать слугу-наставника, чтобы помог ему переодеться и освоиться.

Не дожидаясь ответа тетки, она шагнула к Диджле и опустилась перед ним. Каждый шаг доставлял ей боль, но при слугах София отнюдь не собиралась показывать виду. Осман недоверчиво отпрянул от нее, и она ласково и медленно сказала:

- Это я, София-Амалия. Не бойся.

- Ты? – переспросил он, и девчонки захихикали от его акцента. – Твое лицо… Зачем так? Я не понял тебя.

- М-м, - София растерялась, не зная, как ответить. – Все европейские женщины красят себе лицо. Это красиво. Но речь не обо мне. Тебе надо встать и поесть. Потом переодеться.

- Меня уведут к мужчинам? – настойчиво спросил Диджле, и госпожа фон Бокк укоризненно покачала головой. – Омоют?

- Помоют, - поправила София. – И уложат спать. На хорошую чистую кровать. Вставай, я представлю тебя тетушке. И пусть кто-нибудь из служанок сбегает за каким-нибудь мудрым и добрым человеком! – последняя фраза прозвучала как приказ.

София протянула ему руку, вызвав слабый протест у госпожи фон Бокк, но Диджле не воспользовался ее помощью и гордо поднялся сам, выставив подушечку вперед, точно щит.