Граница

- Шел слишком долго, - Диджле опустил нож и дотронулся рукой до лица своего спасителя. Он ощупал его, как будто не доверял своим глазам, и, наконец, зажмурился. По грязным, заросшим щекам протянулись две светлые дорожки. – Я не ждал тебя. Думал, забыл. Трудно здесь было. Искусание.

- Вольфхарт хочет сказать: искушение, - в проеме появилась худенькая перепачканная в грязи девушка; двумя пальцами она, точно герцогиня, придерживала подол когда-то нарядного и длинного платья, и присела перед Лисицей в реверансе. – Кто вы такой, спаситель? Тоже разбойник?

Лисица взглянул на нее снизу вверх, и из головы напрочь вылетело, что он хотел сказать.

- Не время для разговоров, красавица, - грубовато ответил он. – Надо уходить отсюда. Пока не хочется встречаться вновь со здешними господами.

- А я бы встретилась, - мечтательно произнесла девушка, переступив босыми ногами. – И каждого бы повесила!

Про себя Лисица вздохнул. На сегодня ему было достаточно кровожадных девиц, пусть даже и красивых – после укуса рука еще болела. Он помог Диджле встать, и тот крепко обнял его.

- Не зря ты брат мне, - Диджле качало, как камыш на ветру. – Выйдем – лягу на колени под тобой.

- Там видно будет, - Лисица с трудом разжал ему пальцы и забрал нож. Удивительно, как тот не сломался; скован он был паршиво. Девица захихикала в кулачок после оговорки османа, невинно и одновременно призывно поглядывая на Лисицу, но замолчала, когда они вышли в зал, где в уголке лежали крепко скрученные найденной веревкой разбойники с заткнутыми ртами и завязанными глазами. Один из них так и не пришел в себя, зато второй грозно мотал головой и мычал в такт плачу горбуньи. Первым делом Лисица отдал Диджле его подушечку, и тот благоговейно прижал ее к сердцу, отлепившись от названного брата.

- Идти сможете? – Лисица вопросительно взглянул на девушку, и та важно кивнула. Диджле кое-как выпрямился, как будто в подушечке заключалась сила.

- Я думаю, Вольфхарт поможет мне, - лукаво добавила девица. Хитрое создание! Она была куда как крепче, и сама хотела помочь осману, чья гордость не потерпела бы такого позора. Диджле залился краской, но покорно опустил голову.

- Грех касаться женщины, - сипло сказал он. – Но отказать в помощи - хуже.

Лисица покачал головой – и девица, и осман будто не понимали, что им грозит смерть, если их застанут или поймают, прежде чем они доберутся до города, и оттого так много говорили о вещах лишних, неважных. Сам он не терял времени: взвалил себе на спину оба мешка, которые еще надо было где-то припрятать, оглянулся, не потерял ли чего, что могло указать на него самого, и был готов отправляться в путь.

Как только они вышли на свободу, в лес, где пахло мхом и сыростью, у Диджле невольно выступили слезы, и он зажмурился от рези в глазах. София прижалась к нему, пряча лицо у него на плече, и Диджле испугался, что они ослепли от долгого заточения. Он протянул руку к названному брату и ощутил его крепкое пожатие.

- С непривычки, - коротко обронил Лисица, приметивший их растерянность. При свете дня узники выглядели жалко, будто остатки когда-то гордых кораблей, выброшенные на берег. – Сейчас глаза привыкнут. Глядите под ноги, не на небо – мы пойдем вдоль тропы.

Диджле послушно старался следовать указаниям, но то и дело спотыкался и царапался о ветки; он даже провалился в кротовью нору, потому что каждая попытка открыть глаза вызывала жуткую боль, и он напрасно надеялся, что сможет идти по следам названного брата, ориентируясь лишь чутьем. Софии приходилось не легче – бедная девица не могла даже приоткрыть веки, и Лисица сдался: мешки давили на плечи, и заботиться одновременно о них, и приглядывать за своими спутниками он не мог. Лисица провел их к бурному узкому ручью, шумевшему неподалеку в прогалине – в ней царил полумрак, и они перешли воду вброд и какое-то время шли гуськом по каменистому берегу, вдоль пенистой кромки, пока не добрались до вывороченного трухлявого дерева, упавшего ровно поперек ручья. Здесь ветром, водой и временем вымыло небольшую пещерку, забитую перегноем из опавших листьев, и Лисица приказал остановиться здесь и не шуметь. Диджле беспрекословно повиновался, опустившись на колени; он то и дело поворачивал к ручью худое, заросшее бородой лицо, по-прежнему жмурясь, – хотелось пить. София не отпускала его и села рядом, непривычно молчаливая – она сбила себе босые ноги до крови, но не жаловалась. Лисица с облегчением избавился от своего проклятого груза, опустил мешки меж камней и закидал листьями да землей – если найдут, не жалко, а если нет – то, быть может, когда-нибудь и пригодится. Оставалось надеяться, что если у разбойников есть пес, то со следа его собьет вода, и вода же не даст прочесть, куда они ушли.

Он достал флягу с вином, откупорил ее и отдал Софии. Та вздрогнула, но приняла ее и сделала несколько жадных глотков. Лисица зачерпнул воды из ручья и протер осману глаза; Диджле отпрянул было от его рук, точно норовистый конь, но смирился.

- Попробуй не жмуриться, - приказал Лисица.