Граница

Перед тем, как уйти, Йохан тайком показал Анне-Марии железное колечко, и отсвет улыбки на ее лице дал ему понять, что она узнала его. Диджле облегченно вздохнул, как только они вышли на улицу, но заговорить о произошедшем не пытался.

Только вечером, когда за окном окончательно стемнело, осман задал один-единственный вопрос, пока зашивал на своем камзоле разошедшийся шов:

- Чувствуешь ли ты теперь правильность пути, мой господин?

- Отчасти, - неохотно отозвался Йохан. Говорить не хотелось. Все слишком запуталось, чтобы верно судить о грядущем или сдержать все данные Анне-Марии обещания, но Диджле обрадовался его словам и замолчал, засияв, как начищенный имперский грош.

Оставшиеся до отъезда дни Йохан не оставался в одиночестве и все чаще норовил участвовать в развлечениях. Он расспрашивал важных гостей о делах, о законах и о налогах Империи, и все, как один, жаловались, что приходится залезать в долги и закладывать вещи, чтобы вести достойный образ жизни, привычный их предкам; пусть Провидение наградило императрицу неженским умом и решительностью, но с высокими налогами справиться она не могла, и легче было не строить своего дома вовсе, нежели содержать его. Влачить существование по-бедняцки Йохан не хотел, равно как и начинать новую жизнь с обмана; но документов на собственное имя у него так и не появилось, кроме писем, а это значило, что при любой попытке вести оседлую и достойную жизнь грядут неприятности с властями. Единственную работу, которую он считал для себя сносной и чистой, найти было нелегко – кто из знатных людей возьмет к себе безродного бродягу? Немало людей, получивших степень в знаменитых университетах Европы, стучалось в их двери, выбирай не хочу. Рано, рано была эта женитьба! Слишком рано, чтобы хорошо жить, и срочно надо было изыскивать способы – как жить втроем, где и на какие деньги. Возвращаться к прошлому не хотелось – слишком горек будет этот хлеб, чтобы кормить им Анну-Марию.

Взвешивая все pro и contra, слушая чужие беседы, Йохан склонялся к тому, чтобы уехать в Россию. Говорили, будто переселенцев в тех диких землях освобождали на несколько лет от налогов и давали денег на обустройство. Говорили также, что едут туда одни бедняки, что хотят бежать от своих господ и жить свободно, но стращали тем, что мало кто выживал в диких степях и русских снегах. Снега Йохан не боялся, но сомневался, что сможет заниматься сельским трудом. Однако ни одна страна больше не предлагала чужестранцам принести присягу на верность за просто так, и над этим стоило задуматься.

К Рождеству вся торговля замирала. По обычаю, в эти дни влахи из местных деревень являлись к своим господам, чтобы подать списки желавших венчаться в следующем году. Господин мог согласиться, а мог и отказать по своему усмотрению, ибо порой крепостных влахов разводили, как скот. Везло только действующим гренцерам; солдаты имели право жениться по своему усмотрению, и Империя даже заботилась о родившихся детях – каждому дарили по оловянной кружке с венгерской короной и сразу зачисляли в школу для солдатских детей. Если что случалось с отцом, то его вдова могла рассчитывать на крошечную пенсию, а записанные дети – жить на казенный кошт. Теперь изредка Йохан ловил себя на мысли, что завидует даже солдатам, хотя прекрасно знал, как им живется. Но они не знали неопределенности будущего, и мало кто из них задумывался о дне завтрашнем, будто мир постоянен – и сегодня, и завтра, и через сотню лет. Император платит жалование, капитан велит куда идти и что делать, чего еще нужно для счастливой жизни?

Анна-Мария не давала о себе знать, пока Йохан улаживал дела; девица вела себя тихо и скромно, словно ничего не переменилось в ее жизни. Йохан щедро заплатил священнику, согласившемуся обвенчать их в первую же ночь после Рождества, и нанял влаха, который пообещал довезти их до соседнего города. Не было пути назад, но радовался этому разве что Диджле; сам Йохан устал ждать опасности, да и будущее казалось чересчур туманным и неясным.

Глава 29

В день накануне Рождества София прислала к нему слугу с приглашением прокатиться верхом. Баронесса фон Виссен изменилась за последние месяцы, стала серьезней и лишилась изрядной доли болтливости, словно общение с Роксаной Катоне научило ее держать язык за зубами. Теперь София во многом подражала старшей подруге – она повторяла ее жесты, ее слова, одевалась в платья того же покроя, и так же многозначительно молчала в ответ на неудобные вопросы, насмешливо приподнимая бровь. Сегодня она была особенно мила, почти ненакрашенная, разрумянившаяся от утреннего морозца, нарядная и чистенькая, в черной амазонке, кюлотах и старой треуголке господина фон Бока, которая наползала ей на глаза.

- Я соскучилась по вам, господин барон, - первым делом без обиняков заявила она, и Йохан обрадовался.

Они тронули лошадей, оставив слуг позади. Тропу ночью припорошило снегом, и он приятно хрустел под копытами, точно свежая капуста на зубах. София не торопилась начинать разговор, но Йохан видел, что она обеспокоена.