Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка

Теперь нет уж ничего. Всё нарушили. Ну, военная часть уже, как [нрзб.] наруш... нарушается да... А вот, когда мы... нас отсюда-то — я вам вчера и забыла сказать... позавчера или когда... Когда мы, вот, отсюдова-то пое... выгнали нас, уж выгнали, как говорится. Ну, виде­ли, как идут по дороге — так и мы шли. И мы дошли — операция сделана, дак, я плохо говорю — вот, мы дошли до старой границы. Может, слыхали: граница Конаша. Старая граница. Там только одни карелы живут. Вот, мы дошли до этой пешком, до этой... до старой границы. А граница была, теперь так вишь, проволокой обнесена, а там такой забор, дак, под... с дом с наш! Вот, такой. Когда мы доеха­ли до этой до старой границы, там уже все уехали, были. Уже эвакувировались. А мы это только с подчистую, последние уж ехали. Потому что мы в самом заду тут, вот. Не только мы. А наши колхозы-то. Ну вот. Нас поселили: колхоз, вот, в этом доме, другой кол­хоз — в этом доме, дома-то пустые. И сказали, что «будете жить до конца, война быстро кончится». Вот. «Будете жить до конца войны здесь, работать будете и всё». А мужиков-то пока отсюдова, как по­ехали... Женщины-то, ведь, молодые были, мужики-то — тоже моло­дые. Мы-то хоть ничего, девчонки. Вот. Дак, с мужикам<и>, всё это. А как туда приехали, там, значит, сказали: «А вы вернетесь сюда обратно, вот, и заберете эту — ну, там, сенокос-то — инструмент, да всё». И так получилось. Мужики-то поехали туда, а семьи-то тут ос­тались. А немец-то и перехватил. Мы — здесь, они — там. Вот, мой отец, дак с Ворошиловым встречался. И говорит: «Быстро завора­чивайтесь. Наши... немец уже пересек дорогу». Мужиков этих жен­щин тут же и забрали в армию. Вот. Кабы не... может, поехали бы сюда, дак, так, может, и доехали бы, всех и забрали. Ну вот. А мы в этом доме. Все. Ну, война кончится, дожидаются женщины мужи­ков, приедут, да всё. Приехала... солдат на этом... на лошади-то, на кони, на лошади: «Быстро, быстро собирайтесь, враг — пять километров только от нас». Вот. А там стоял двухэтажный дом. Я вот, девочки, знаете, что говорю, я дома, я часто говорю: «Вот, я бы села, — говорю, — я бы, села бы, — я говорю, — в этот... тихо, мирно, всё бы вспомнила — вот, такую книжку можно написать, и всё правда!» А так ведь разве это всё... вот. А девки мне скажут: «Так, мама, ты напиши книжку». Я го<ворю>: «Да больно писарь из меня худой». 11у вот. И двухэтажный дом стоял. Как, вот, вижу. Всё были раненые. Ну, а мы девчонки, дак нам тоже интересно, как привезут раненые, и мы туда бежим. Вот. Дак, вот, не знаю. Нас из этого дома всех — ну, не то, что нас и всех этих... «Быстро, быстро, быстро, враг — пять километров только от нас». Ну, а стреляют, дак, это дураку понятно, слышно. Вот. И этот дом, вот, сожгли. Вот, мы... нам не известно, помогли ли раненых вывезти или с ранеными сожгли. Вот. Ну, мы нее, значит, опять пошли. Дошли километров, наверно, пять. Сарай такой. Ну, много ли с ребятам. У кого двое детей, у кого трое детей.

Кто на руках несет. Кто взади волокётся, за юбку держится. А лето-то какое было. Жара-то какая была. Вот, в этом сарае, дак, как — я говорю, что книжку написать можно — остановились переноче­вать. Вот. А у одной пятеро детей. Она так это положила их всех, спят. Ночь. Обратно приехал этот: «Быстро, быстро». Видать, как уже это, пожары и всё, дак... Вот. Она стала на коленочки, как заревёт. И говорит: «Никуда не пойду. Да мне и не уйти», — говорит. У всех... Ну, тут женщины стали: «Мы возьмем, понесем», да «мы...» У нас же ни у кого ничего нету. Вещи-то уже все растеряны, все где оставле­но. Вот. Ну вот, ушли всё-таки. Ой, детей этих забрали, ушли. Ну и, вот, мы шли до Олонца. Дошли мы до Олонца. Там нас поселили в этом Олонце. [Нрзб.]. А когда, когда мы вышли от этого сарая, нам уже не приказано было дорогой идти, только [нрзб.] идти. Танки пошли, раненых везут, ведут, кого несут — ой! Даже я и вспоминать не хочу! Вот. Такая страсть Божья. Обстреливают, самолеты летят, да так низко-то низко. Закричат: «Воздух!». Бегут все в этот, лес. А чего бежать-то? Он стреляет только так, вот. Тут идем, как раз на обочинке, так мать ревет. Вот. Сына убили, и руку оторвало, так... эту. Потом бомба лежит нераз... неразорвавши. Ну, она так немножко огорожена, и солдат с ружьем ходит. А то, ведь, не знаешь, любопыт­ные все, потрогаем. Вот. Женщина одна тоже так плачет, эта. Она лежит, так, с бочинку. Он обстрелял ее всю, всю, всю, всю обстрелял с самолета. Вот. Убивали дорогой — это, вот, самолеты летают. Да так низко летят. Наверно, смеются, как это русские бегут туда-сюда, мечутся, не знают, куда деваться. Ну, вот.

№ 16 [АВП, ЕУ-Лахден-03 ПФ-05]

И Вы приехали из Вологодской, да, сюда?

С Да, да, да, да. Вернее, я демобилизовался, с армии приехал. Демоби­лизовался. Отвоевал. В Ле... на Ленинградском фронте и, вот, зна­чит, демобилизовался, приехал. Родители мои уже были здесь. Отец работал председателем колхоза. Ну, я влился в этот колхоз и, вот, значит, существую до сих пор. <...>