– «Но этот колодец был не более реальным, чем кролик Óдина», – с загадочной улыбкой повторила женщина. – Пишите,
Офелия повиновалась. Женщина тотчас забрала у нее листок, а взамен протянула ей чистый.
–
– Но я не умею писать левой.
– Конечно умеете, – спокойно возразила женщина. – Мы не просим вас писать разборчиво. Просто пишите, и всё.
Офелия снова повиновалась. Из-под стального пера выползали чудовищно корявые буквы. Но женщина, казалось, не придавала никакого значения результату. Она с вежливым интересом смотрела на Офелию, и только на Офелию, сквозь темные стекла своего пенсне. Однако ее глаза не походили на глаза визионеров. Так каково же ее семейное свойство? И пользовалась ли она им прямо сейчас?
–
Кожа ее перчаток скрипнула, когда женщина спрятала в папку эти два листка. Каждый жест был предельно выверенным, словно она имела дело с самыми ядовитыми химикатами. Женщина встала и вернула тюрбан на голову Офелии, опустив его так низко, чтобы он прикрыл штамп, и сильно стянув концы. Затем провела Офелию в какой-то темный узкий кабинет и плотно закрыла дверь. Тьма была густой и жаркой, тюрбан слишком туго охватывал голову; у Офелии перехватило дыхание и застучало в висках. Она не видела даже очков на собственном носу.
– Не двигайтесь,
За этими словами последовала вспышка света, невыносимо яркая, как молния. Затем вторая такая же. Может, женщина ее фотографировала? Офелия была так ослеплена, что не сразу заметила вновь открытую дверь кабинета.
Женщина с холодной улыбкой указала Офелии на стол, где теперь ее ждала деревянная лакированная коробочка.
– Вы анимистка,
Это был не вопрос, а утверждение.
– В восьмом поколении, – солгала Офелия.
– И специалистка по
Это снова не было вопросом. Если Наблюдательный центр получил доступ к досье Офелии с момента ее поступления в «Дружную Семью», то она не могла сообщить о себе ничего нового.
– Да, я действительно
– Вы не будете возражать, если я попрошу вас продемонстрировать свои способности?
Офелия, еще полуослепленная вспышками в темном кабинете, подошла к столу с коробочкой.
– Там, внутри, экспонат, – сказала женщина.
Офелия сдвинула вбок крышку. На красной подушечке лежал крошечный свинцовый шарик. У Офелии тотчас вспыхнуло лицо от забурлившей в сосудах крови. Уши заложило от глубинного шума.
– Вы разрешите присутствовать при вашем
Казалось, ей неимоверно трудно заставлять себя улыбаться сдержанно, как подобает профессионалу.
Офелия медленно расстегнула и сняла перчатки. Пока еще она чувствовала себя хозяйкой ситуации. Ведь она пришла сюда по своей воле. И по своей же воле подверглась обследованию. И говорила лишь то, что хотела сообщить.
Именно такой она воображала себе процедуру приема.
– Я обязана задать вам вопрос, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал бесстрастно. – Этот предмет является собственностью Центра?
– Разумеется,
Первая ложь.
Офелия набрала побольше воздуха в грудь, стараясь подавить гнев, который мог затемнить ее очки. Не дрожать. Не выдавать себя. И она сосредоточила всё свое внимание на свинцовом шарике в коробочке. Пуля. Офелия сознавала, что предмет, который она видит своими глазами, не может – не должен – здесь находиться, и каким бы сильным ни было ее смятение, в данном случае ее никто не мог обмануть. Она досконально знала каждый экспонат в коллекции своего музея древней истории Анимы. И особенно этот.
Она взяла пулю голыми руками, и к горлу тут же подступила тошнота. Не ее тошнота, а та, которую испытал последний человек, державший этот предмет в руках без перчаток. Тот самый юнец, недотепа в шляпе-котелке, пожелавший узнать, каковы были древние войны, – Офелия сурово проучила его тогда. С тех пор прошло четыре года – а ей казалось, что все сорок. Она проникала в прошлое, всё дальше и дальше, вглубь времен, переходя от одних
Офелия положила пулю на подушечку, закрыла коробку и прижала к дрожащим губам стиснутый кулак. По ее щеке поползла слеза. Как она могла обречь на такую муку другого человека?!
«Нет!» – гневно подумала она, как только схлынула мощная волна сопереживания. За что
– Хотите воды,
Женщина не спускала с нее глаз ни до, ни во время, ни после
Ее взгляд, обостренный любопытством, блестел даже сквозь темные стекла пенсне.