– Этого они мне не сказали. Они никогда ничего не говорят. Только наблюдают.
– Но вы-то сами, – настаивала Офелия, – вы заметили там что-нибудь необычное?
– Да там всё необычно,
Офелия колебалась. Она знала, что ей не представится другого случая расспросить кого-то, кто так хорошо знал Центр изнутри, даже если это было давно.
– Блэз, а вы что-нибудь слышали о проекте «Корнукопианизм»?
Лоб Блэза над его лохматыми бровями сморщился еще сильнее.
– Нет, никогда не слышал.
– Тогда, может, о Роге изобилия?
Но Блэз помотал головой.
– В Центре они при мне о таком не говорили, но я повторяю: они вообще никогда ничего не говорят.
Офелия взглянула на металлическую куклу с неестественно вывернутыми руками и ногами, лежавшую у ее ног. Сейчас, когда робот валялся на полу, он и впрямь походил на скелет. И ей вспомнился разговор с Блэзом в катакомбах города, когда он сказал: «Некоторые люди становятся предметами еще при жизни».
– То, что они с вами делали… И то, что сделают со мной… – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро. – Как вы думаете, мне придется помучиться?
Лицо Блэза вытянулось, как резиновое, и он неловко коснулся ее плеча:
– Да, но не в том смысле, который… который вы имеете в виду. Это только… только…
Блэз и всегда-то с трудом выражал свои мысли, но теперь, говоря о Центре, стал заикаться так сильно, что казалось, и в его речи звучат те же отголоски, что из динамиков. Его пальцы стиснули плечо Офелии, а темные влажные глаза испуганно расширились.
– В каждом из нас существует некий барьер,
Офелия почувствовала, как ее ноги оторвались от пола, и поняла, что фургон готовится к посадке. Они прибыли. Нет, это
– Спасибо вам, Блэз! Берегите себя. И профессора Вольфа.
Пальцы Блэза разжались, выпустив плечо Офелии, и обхватили ее лицо. Он прижался лбом к ее штампу так крепко, что на мгновение затмил его сияние.
– Я был так одинок целых пятнадцать лет, – прошептал он совсем тихо, словно его мог услышать здесь кто-то другой. – Не знаю, понимаете ли вы, – продолжал он, стараясь рассмотреть глаза Офелии за стеклами очков, – из какого одиночества вырвали меня в тот день, когда заговорили со мной в трамаэро!
И тут их сильно тряхнуло: фургон совершил посадку. Через несколько секунд задние дверцы распахнулись, Офелия и Блэз увидели Октавио.
– Тут никого нет. Поторопись.
Перед тем как выйти, Офелия надвинула тюрбан на лоб. Снаружи теплилась розовая заря. Пальмы, уцелевшие на краю обрыва, опасливо подрагивали от слабого ветра. Фургон стоял на площадке для доставки грузов на вершине башни. Октавио сказал правду: вокруг было безлюдно.
Офелия подошла к краю площадки. Она хотела рассмотреть сверху, снаружи, то место, где ей предстояло жить. Внизу, у нее под ногами, простиралось какое-то хаотическое скопление пагод и подъездных путей, садов и заводских помещений, древних камней и современных металлоконструкций. Всё это походило разом и на античный имперский город, и на индустриальную выставку. Тем не менее Офелия сразу уловила логику в этом кажущемся хаосе: Центр был разделен на отдельные секции крепостными стенами с гигантскими красными воротами. И каждая из этих секций была надежно изолирована от соседних.
А посередине высилась монументальная статуя многоликого колосса.
«Я всё вижу, всё знаю!» – вот что, казалось, беззвучно провозглашал этот великан.
– В таком случае давай поговорим, – шепнула ему Офелия. – Я для того сюда и приехала.
Она подошла к кабине фургона, откуда Амбруаз протягивал ей свою перевернутую руку.
–
В отличие от него, Офелию мало радовала такая перспектива. Не удержавшись, она потянулась к своему шарфу, намотанному на голову подростка, но шарф обиженно уклонился от ее руки. Эта новая разлука, на которую она обрекала их обоих, отнюдь не располагала к примирению.
–
Офелия пожала ему руку так же неловко, как он ее протянул.
– На Аниме есть поговорка: «Каков хозяин, такова и вещь». Вы внушаете моему шарфу то же чувство, что внушали мне со дня нашей первой встречи и сегодня внушаете многим людям, – чувство безопасности.