Всё дальнейшее для него протекало, как в тумане. Он редко ходил в гости, еще реже участвовал в шумных застольях и обычно первую рюмку или бокал выпивал, а потом, когда на него переставали обращать внимание, лишь чокался с желающими и пригублял. Теперь события развивались по иному сценарию. Сидевшие рядом артисты, Чичиков и Собакевич, требовали не оставлять горечь на дне и сами охотно, не пропуская ни одной, опорожняли рюмки. Впрочем, на их состоянии это не сказывалось. Крепкие оказались мужики. Разве что Михал Потапыч стал еще более неуклюж, а Пал Иванович сделался еще обходительнее.
Всем, а больше всего хозяйке, захотелось послушать Алешу Ноздрева — как он поет и играет. Герой вечера, снисходительно улыбнувшись, объявил, что не против «побренчать» и затребовал гитару. В доме не оказалось, и Саша, положив в карманы два апельсина, побежал к приятелю, имеющему инструмент. Через минуту явился с семиструнной. Жених стал настраивать, потом сделал глубокий вздох, как перед нырянием в глубину.
«Куда мне до него, — слушая, сожалел Шаров. — Ко всему прочему еще и бард, импровизатор». Он приметил, что и Саша не отводил взгляда от главного героя вечера, громче всех хлопал в ладоши. «За книгами перестал ходить», — Шаров хмурился, испытывая нечто похожее на ревность. Однако попытался преодолеть в себе это низменное чувство, убеждая себя в том, что ему тоже следует порадоваться за любимую и обожаемую Риту, наконец-то удачно завершившую свои поиски и обретшую счастье.
Когда бард утомился, получив на свою долю изрядную порцию восхищения, Саша включил музыкальный центр, и из расставленных по углам мощных динамиков, зазвучала незнакомая гравировщику музыка.
Риту вышла на круг с женихом. Все смотрели и восхищались: прекрасная пара! Следом пылающую от внутреннего жара невесту пригласил застенчивый Собакевич. Он танцевал напряженно — видимо, остерегался наступить партнерше на ногу. Галантный Чичиков свободно кружил с раскрасневшейся хозяйкой дома. А освободившийся жених не стал проходить на прежнее место и сел рядом с гравировщиком. По виду и движениям он оставался совершенно трезвым, только его серые глаза слегка сошлись, отчего взгляд сделался трансцендентальным.
— Вот я че-то до сих пор не пойму, — Алеша сфокусировал свой необыкновенный взгляд на Шарове. — Ты, собсно говоря, кто такой?
— Да так… друг семьи, — Шаров не нашел ничего лучшего, чем объявить себя, как рекомендовала Рита.
— Ну-ну, не заливай. Я понял, кто ты!
— И… кто же?
— Богатенький Буратино. А? Верно?
Тур закончился. Пал Иванович отвесил галантный поклон партнерше и обеспокоено подрулил к мужчинам. Он, очевидно, хорошо знал приятеля — не только по сцене, но и по жизни.
— Алешка, перестань залупаться, — шепнул, но довольно громко. — Давай лучше сразимся в шашки.
— Надоело мне с тобой сражаться. Я вот с ним хочу! — жених ткнул пальцем в грудь Шарова.
— Не умею я в шашки, — отказался гравировщик.
— А в че ты умеешь? — не отставал Ноздрев. — Может, в подкидного?
— И в подкидного не могу.
— А в треньку?
— В первый раз слышу.
— Но в чё-то можешь?
— В шахматы, — выдавил Шаров.
— Ну, брось дурака валять. В шахматы можешь, а в шашки нет. Так не бывает. В шашки проще.
— Вы уж сыграйте с ним, — дипломатично шепнул Чичиков гравировщику, — Поддайтесь, а то Алешка не успокоится.
Маленький предатель Саша с удовольствием сопроводил «игроков» в комнату и вытащил коробку с шахматами. Ноздрев бесцеремонно плюхнулся на диван. А Шаров скромно присел на стул. Здесь он еще не бывал. И сейчас с сердечной тоской разглядывал обстановку. Вот шкаф, в котором Рита хранила бельё, вот застеленная кровать, на которой девушка видит сладкие сны. На кровати — плюшевый медвежонок, которого она, конечно, не раз прижимала к своей груди; книжная полка, рекламные плакаты и среди них почему-то портрет всемирно известного фокусника Коперфильда. Несколько полуголых кинодив… Впрочем, их, наверно, налепил половосозревающий Саша.
Мальчик расставил на доске шахматные фигурки. Пешек не хватило, и он в первые шеренги выставил коней и ладей.
В гостиной начали пить чай. Михаил Потапыч вызвался разрезать торт «Наполеон», который выставила Надежда Иосифовна, и безжалостно кромсал его на разновеликие ломти. А Пал Иванович почти в открытую приударил за хозяйкой и рассыпался перед ней в комплиментах, называя «дамой, приятной во всех отношениях». Надежда Иосифовна цвела и пахла дорогими французскими духами. Николай Петрович, выпив из хрустальной рюмочки чистой, как слеза, водочки и приналег на свежую осетрину.
Саша выставил вперед кулаки с зажатыми в них пешками. Жених небрежно хлопнул по левой руке, и ему достались белые — с правом первого хода. Мальчик, исполнив миссию арбитра, побежал в зал пить чай и кушать торт. Соперники остались наедине.