Граждане

— Один любит ремень, а другой — подтяжки. Вот я, начальник, ношу подтяжки. И, может быть, именно потому расстраиваю вам нервы. Вы вбили себе в голову, что классовая борьба происходит между теми, кто подпоясан ремнем, и теми, кто носит подтяжки. А по-моему, важно одно: чтобы штаны не свалились. Я пришел сегодня вас предупредить: где-то засела сволочь, которая отправляет на строительство совершенно негодные машины. А вы смотрите на меня так, как будто я командую сотней белогвардейцев! Повторяю: дело это должна расследовать комиссия — выяснить, где воняет. Я не люблю, когда растрачиваются государственные деньги. Такой уж у меня характер. А вы мне какой-то вздор городите о ремне… при чем тут кожевенная промышленность? Так мы недалеко уедем. Я специалист своего дела, я поляк, меня никто с самолета сюда не сбросил, и мостов я не взрываю. Прощайте!

— Постойте, постойте! — удержал его Кузьнар. — Объясните, чего вам, собственно, надо? Чего вы злитесь?

Шелинг стоял к нему спиной и молчал. Потом медленно повернул голову и сказал тихо:

— Вы мне отставку дали. Тоже лом, да? Устаревший инвентарь, негодный к употреблению?

— Человече! Побойтесь бога! — шепнул Кузьнар в замешательстве.

Шелинг усмехнулся и, сняв очки, стал их протирать кусочком замши.

— А я бы еще пригодился, — пробормотал он, указывая прищуренными глазами на новую стройку за окном.

Кузьнар всматривался в его лицо, пораженный неожиданным открытием. В первый раз он видел Шелинга без очков, и оказалось, что глаза у старого инженера грустные и обиженные, как будто вместе с очками с них слетело злое и насмешливое выражение.

2

— Товарищ директор! — крикнул Илжек. — Меня каменщик Мись послал! Все ожидают в котловане. Сейчас начинаем!

Кузьнар кивнул головой, поспешно заканчивая разговор по телефону. Наконец, он отложил трубку, встал, отодвигая стул, и улыбнулся стоявшему в дверях Илжеку.

— Так сегодня ты за подручного? — спросил он, надевая куртку.

— Я, — улыбнулся в ответ Илжек.

— Ну что ж, отлично! А не убежишь, как тогда, в первый день, когда я тебя остановил?

Илжек оскалил белые зубы.

— Зачем убегать? Тогда я еще глупый был, товарищ директор.

— Это верно. Сколько месяцев тому? Постой, постой… — Он стал считать, загибая пальцы. — Октябрь, ноябрь… Ого, с полгода уже будет! Ну, видит бог, я тоже тогда был еще не больно умен. За эти полгода на стройке у нас много перемен. Правда, Илжек?

— Правда, товарищ директор, — задумчиво отозвался Илжек.

Кузьнар отыскал, наконец, свою шапку. В это утро он ощущал какую-то тяжесть в голове, и перед глазами у него временами все кружилось, как в горячечном бреду. Но, несмотря на это, он был в прекрасном настроении.

Они вышли из барака и направились к котловану будущей больницы, вокруг которого теснилось уже много людей. Издали трудно было разглядеть лица, тем более, что мартовское солнце, хоть и бледное, слепило глаза. День вставал хороший, дым из труб Праги голубым туманом уходил в просторы неба, по которому со всех сторон, надвигаясь друг на друга, плыли молочно-белые облака, словно торопясь куда-то. Земля дышала влажным запахом полей, от разбухшей глины шел зимний холод. В удивительно прозрачном воздухе маячили слева розовые, еще не оштукатуренные корпуса на старой стройке. Там и сям среди лесов золотом переливались на солнце железные штанги.

Обычно молчаливый Илжек неожиданно разговорился. Шагая в расстегнутом ватнике рядом с Кузьнаром, он рассуждал о том, что весною человеку всегда весело.

— Эх, товарищ директор, — говорил он. — Человек иной раз — что птица. Полетел бы куда-нибудь, все равно куда, необязательно в небо. Верно я говорю?

— Скучаешь по деревне? — интимным тоном спросил Кузьнар, медленно пробираясь между кучами ржавой проволоки и железа. Он ощущал во всем теле размаривающее тепло.

— Нет, — Илжек отрицательно замотал головой. — В городе лучше. Вчера мы с Вельбореком были в кино. Показывали фильм «Сын полка». И, знаете, товарищ директор, Вельборек так кулаки стискивал, так стискивал! — Илжек потряс собственными темными кулаками и рассмеялся. — А потом говорит: «Надо что-нибудь такое сделать, чтобы вся стройка рот разинула».

— Ага, понимаю, — сказал Кузьнар. — Это человек силу в себе большую чует. Знакомо мне это, знакомо…

— Да, силу, — подтвердил Илжек. — А после кино она куда-то пропала, и следа не осталось. Воротились мы в общежитие и заскучали. Вроде как сделать надо что-то — а что? И завалились мы с горя спать.

Илжек вздохнул и зашагал дальше за Кузьнаром, который на ходу высматривал кого-то среди ожидавшей у котлована группы людей.

— Ага, и Тобиш уже тут. Пора! — бросил он торопливо.

Внизу, на дне котлована, шли последние приготовления. Подручные утрамбовывали землю для каменщиков, молодой начальник участка что-то объяснял Звежинскому, водя карандашом по рабочему чертежу. Мись сам укладывал для себя кирпичи. Некоторые рабочие были в одних свитерах, а кто помоложе — сняли и свитеры и высоко закатали рукава рубах. У одного на груди виднелась фиолетовая татуировка. Руки и шеи у всех были еще по-весеннему бледны, едва подрумянены солнцем.