Гражданская рапсодия. Сломанные души

Силами до полуроты, полковник Мастыко пытался пробиться к вокзалу и соединиться со взводом Левицкого. Это позволило бы создать коридор и вывести из окружения отряды юнкеров, защищающие Коммерческое собрание и телефонную станцию. Однако дальше городского сада продвинуться не удалось. По всем переулкам между Петровской улицей и Гимназической стояли крупные заслоны, усиленные пулемётными расчётами. Пришлось возвращаться. Красногвардейцы двинулись в контратаку, но понеся потери, вынуждены были остановиться и отступить. Возникла патовая ситуация. Ни одна из сторон не могла идти вперёд и не могла оставаться на месте. Военно-революционный комитет Таганрога опасался, что из Ростова на помощь гарнизону города выступят добровольческие части Корнилова и казаки Каледина, как это случилось во время Ростовского восстания. Плохо обученные рабочие не продержались бы против опытных солдат и суток, и нужно было как можно скорее подавить очаги сопротивления в городе, чтобы встретить атаки извне не опасаясь удара в спину. У юнкеров, в свою очередь, подходили к концу запасы продовольствия и боеприпасов, восполнить их не было никакой возможности. Оставалось либо сдаться, либо погибнуть.

О сдаче не думал никто, как никто не думал о смерти. Однако на помощь никто не надеялся. Вера в казаков исчезла давно, а части Добровольческой армии, скованные действиями Сиверса, помочь ничем не могли. Полковник Мастыко предполагал собрать все наличные силы воедино и пробиваться в направлении Миуского лимана, а уже оттуда кружным путём пробовать выйти к занятой частями полковника Кутепова станции Марцево. Проводниками вызвались идти добровольцы из числа примкнувших к юнкерам учеников мужской гимназии. Но на третий день боёв вдруг ожил телеграф. Со станции Марцево сообщили, что на выручку окружённой школе прапорщиков готовы выступить офицерская рота и эскадрон полковника Гершельмана. Время и направление удара для координации совместных действий телеграфист сообщить не успел, связь прервалась. Полковник Мастыко распорядился от телеграфа не отходить, ждать нового сообщения, а Толкачёву с пулемётной командой приказал выйти на помощь защищающему Коммерческое собрание взводу, и удерживать здание вплоть до особого распоряжения.

К полудню большевики перегруппировались, подтянули резервы и начали новое наступление. Атаковали двумя группами, каждая численностью не менее роты. В лоб, как говорил Родзянко, больше не шли, прятались за домами, за тумбами, в палисадниках, передвигались ползком, на корточках. На колокольне установили пулемёт и били беспрерывно по окнам, не позволяя юнкерам высунуться. Самушкин с Черномордиком выкатили пулемёт на середину улицы и короткими очередями остановили продвижение красногвардейцев от Петровской площади. Потом, не обращая внимания на каскад пуль, сменили позицию и отразили атаку со стороны монастыря. Толкачёв отчитал обоих за чрезмерный риск, но потом кивнул удовлетворённо и сказал:

— Быть вам Георгиевскими кавалерами.

Похвала возымела действие на всех юнкеров. С присущим юности максимализмом, они взялись яростно обсуждать, каково это не бояться летящих в тебя пуль, что такое смелость и нужна ли она на войне. По словам Самушкина выходило, что нужна, ибо только она способна принести победу. Он ещё не успел остыть от последнего боя, и кричал, багровый до синевы и гордый от осознания собственной значимости, что без смелости не быть подвигу. Родзянко доказывал, что смелость ведёт к бессмысленным потерям, и в качестве примера указывал на большевиков, которые за день потеряли не менее взвода своих людей. Голоса юнкеров разделились. Большинство склонялись к поддержке Самушкина, убеждённые, скорее, его эмоциональностью, чем доводами. Каждый спешил высказаться, объяснить свою точку зрения, поднялся галдёж, слова потеряли значение, в ход пошли злые шутки, но Толкачёв даже не думал останавливать начавшуюся свару. Ему нравилось, стоя в стороне, наблюдать за живым проявлением чувств мальчишек, которые всего несколько минут назад рисковали жизнями под пулями врага.

В разговоре не принимал участие один лишь Черномордик. Он сидел, прижавшись спиной к батареям, и, кажется, дремал.

К вечеру большевики начали подготовку к очередной атаке. С улицы прибежал дозорный и сообщил, что от площади идёт отряд рабочих под красными флагами. Толкачёв приказал занять места у окон и на балконах, Самушкин и Черномордик снова установили пулемёт у фронтона. Рабочие шли в бой с непонятным, почти маниакальным упорством, как будто собирались прорываться сквозь стену, и в какой-то момент даже запели. Пели громко, вразнобой, срываясь от страха на фальцет, но шаг не умеряли.

Дружно вперёд, коммунары,
Час долгожданный настал!
Сброшены цепи насилья,
Свергнут тиран-капитал,
Красное знамя Советов
Реет над нашей страной.
Мы за всемирное братство
Меч обнажили святой…[10]