Гражданская война в России. За правду до смерти

На Севере наряду с сетью особых следственных комиссий был создан орган политического сыска в виде контрразведки (военной регистратуры), подчиненной генерал-губернатору области{1287}. В августе 1918 г. Верховное управление приняло распоряжение английского ген. Пуля о безотлагательном введении «быстро действующих русских военно-полевых судов», поскольку, по словам генерала, в тюрьмах оказалось «значительное количество лиц, арестованных в связи с переворотом»{1288}. Высшая мера наказания следовала – за неподчинение начальству, отказ от участия в бою, сдачу в плен, за «всякое способствование неприятелю» и т. д.{1289} Наряду с русской на Севере действовала союзная контрразведка (военный контроль).: «Его представители, – вспоминал ген. Марушевский, – рассыпанные по всему фронту, вели работу по охране интересов союзных войск… По существу, это была чисто контрразведывательная организация с громадными правами по лишению свободы кого угодно и когда угодно»{1290}. Как отмечал министр внутренних дел правительства Северной области Игнатьев, союзническая контрразведка о своих действиях не ставила в известность российские власти и не допускала их представителей в подконтрольные союзникам места заключения{1291}.

На территории, подчиненной Деникину, численность только государственной стражи к сентябрю 1919 г. достигла почти 78 тыс. человек, для сравнения численность всей действующей армии Деникина в то время была около 110 тыс. штыков. В тылу Добровольческой армии, по воспоминаниям Раковского, «Обыски и аресты, в особенности среди… рабочих, принимали характер какой-то вакханалии. Аресты производились чаще всего под предлогом сочувствия большевикам, причем это сочувствие выражалось, например, в том, что рабочие жаловались на дороговизну, на невозможные условия существования. Профессиональные союзы ожесточенно преследовались…»{1292}

В колчаковской Сибири в начале 1919 г. при МВД стали формироваться отряды особого назначения в каждой губернии по 1200 человек, на которых была возложена государственная охрана для предупреждения и пресечения государственных преступлений{1293}. При максимальной численности на фронте 140 тыс. штыков, безопасность тыла колчаковской армии обеспечивали почти 200 тыс. штыков. Основную силу помимо белогвардейских и казацких отрядов составляли остатки – чехословацкого корпуса, численностью до 50 тыс. человек, выведенные в начале 1919 г. с фронта в тыл для подавления массовых восстаний местного населения. Один из участников событий эсер Е. Колосов отмечал: «Нет никакого сомнения, что если бы Колчак не имел тогда… помощи чехословаков, румын, сербов, итальянцев, положение его было бы критическим еще весной 1919 г… поражения, которые Колчак испытал под Пермью летом, произошли бы гораздо раньше, и катастрофа приняла бы еще большие размеры»{1294}.

Помимо белых и чехословацких карателей, «порядок» в тылу колчаковских войск поддерживали японские войска, численностью более 60 тыс. человек, а также сибирские атаманы. О нравах последних свидетельствовал американец Ф. Кинг: «бежавшие из Хабаровска от тирании атамана Калмыкова русские выглядят полоумными от тех ужасов, которые им пришлось пережить от безумных калмыковцев. В защиту беспощадно расстреливаемых русских вынуждены были вступиться американские войска…»{1295}

Кроме этого, у Деникина и Колчака вовсю работала и своя контрразведка. «За войсками следом шла контрразведка, – вспоминал Деникин. – Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, как в минувший период Гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское и терское правительства, наконец, даже… Отдел пропаганды… Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью»{1296}.

В Сибири, по словам Колчака, «в самых, казалось бы, маленьких отрядах, создавались особые органы контрразведки… Эти органы контрразведки самочинно несли полицейскую и главным образом политическую работу, которая заключалась в том, что бы выслеживать, узнавать и арестовывать большевиков… основания, по которым производились действия органов контрразведки, были совершенно произвольными… никакой связи с прокуратурой не существовало, и само понятие «большевик» было до такой степени неопределенным, что под него можно было подвести что угодно… Формально они (контрразведки) не существовали никогда, и таким образом любая часть могла сказать, что никакой контрразведки у нее нет. С точки зрения военных чинов, это было средство борьбы»{1297}.