Греческая эпиграмма

Принадлежавший к младшему поколению Мелеагр не только вернул блеск и славу почти забытых в эпиграммах пиров, но и почти утраченную интимную интонацию. В целой серии автоэпитафий он похваляется умением соединять Музу с Эротом в обществе веселых Харит. Рассказывая там же о своей долгой и славной жизни, отмечает, что и мертвого его одарит приветом сириец, финикиец и грек (№ 4). Его герой («я») влюблен навсегда в любовь, но безразличен к возлюбленным, и, хотя каждая из них названа по имени, вереница их остается безличной, заслоненной им, постоянным любовником. Эталоном для Мелеагра служит поэзия Асклепиада, но без присущей ей естественности, искренности и четкости. За мнимой легковесностью мелеагровских эпиграмм скрывается большой и кропотливый труд, вознагражденный изяществом и рафинированной грацией. Мелеагр вырабатывает особый стиль с помощью пестроты лексических и даже диалектических форм, подбора и игры слов, обилия поэтических тропов.

В расчете на сенсацию он даже прибегает к непривычным для греков новшествам, например, рифмуя окончания обеих половин пентаметра. Многообразие художественного арсенала Мелеагр дополняет введением взволнованных восклицаний, вопросов и диалогов. Читая эти стихотворения, ощущаешь праздную и бездумную жизнь придворных кругов Селевкии и Антиохии, основных центров огромной монархии, людей, к которым обращался Мелеагр, умея их развлечь и увлечь в свой иллюзорный мир. Памятники искусств этой страны и этого времени словно иллюстрируют эпиграммы Мелеагра. В этих эпиграммах воскресают давние традиции симонидовских эпиграмм и оформляются в пародии на другие жанры и стили. Так, поэт с трагическим пафосом молит комаров покарать кровью изменницу (№ 33).

Возможно, из-за обилия своих эпиграмм, внесенных Мелеагром в сборник, поэт, сам того не ведая, проиграл в мастерстве земляку Филодему, чье наследие оказалось почти в пять раз меньше. Но различие между ними может быть объяснено и возрастом обоих. Ведь для Мелеагра занятие поэзией было делом всей долгой жизни. А Филодем сам признается в том, что к тридцати семи годам, прощаясь с молодостью, покидает свою музу и, несмотря на душевную молодость, «берется за ум» (№ 17, 18). Он первый смело выводит героев эпиграмм из помещений на простор широких улиц, увлекая всех блеском своего остроумия и искрометностью темперамента. Шуткам его нет числа, даже собственное имя становится объектом игры, так как «он тот, кто любит Демо» (№ 6). Прототип его героя — тот же персонаж Асклепиада и ему подобных. Но в отличие от них Филодем подчеркивает непостоянство чувств, от себя вносит много иронии, предпочитая адресоваться к рассудку, а не к эмоциям слушателя. Таким образом, ему принадлежит заслуга создания такой поэзии, которая отвечала вкусам римлян и заранее обеспечила себе успех в новой, негреческой среде.

* * *

Итак, Филодем, а вслед за ним Архий Антиохийский перенесли греческую эпиграмму в Рим. Их поэзия восхитила и римских аристократов и близких к Цицерону нобилей легкостью, изяществом, переменчивостью чувств и постоянством жизненных перемен. Римляне воспринимали ее в качестве субстанции всей греческой культуры, доступной и желанной для них. Недаром Цицерон считал Архия выдающимся поэтом и образованнейшим человеком, а в речи в защиту Архия назвал ему подобных «препорученными нам как милостивый дар богов» (Цицерон, В защиту поэта Архия, VIII, 18).

Остальные поэты мелеагровской антологии и их ближайшие последователи в одинаковой степени будут разрабатывать как любовно-застольные мотивы, так и повторять мотивы эпитафий и посвятительных надписей, не стремясь к их обогащению или новизне. Их поиски нового будут направлены на то, что может удивлять и поражать аудиторию экстравагантностью. Их эпиграммы увеличиваются нередко по количеству стихов, в которых преобладает повествование или моменты описательности.