Но никто не трудился так долго и неутомимо в пользу объединения Греции, как Исократ. Когда постыдный мир Анталкида выдал малоазиатских греков варварам и Эвагор Кипрский начал борьбу за жизнь и смерть с могущественной Персией, тогда великий оратор выступил со своим Панегириком, — совершеннейшим образцом античного торжественного красноречия, предназначенным воодушевить эллинов к национальной войне против Персии. Одну минуту действительно казалось, что эти надежды близки к осуществлению (выше, с. 153); но вскоре Исократу пришлось убедиться, что люди, стоявшие во главе греческих республик, менее всего заботились о достижении великих национальных целей. Тогда Исократ обратил свои взоры на монархию, прежде всего — на Ясона Ферского, владыку Фессалии. Действительно, Ясон охотно согласился стать во главе похода против персов, но убийство его в 370 г. внезапно расстроило этот план. Когда вслед затем Дионисий Сиракузский сблизился с Афинами и начал принимать деятельное участие в греческой политике, Исократ увидел в нем грядущего спасителя нации; в самом деле, кто мог быть более способен вести эллинов против Персии, чем вождь, объединивший Сицилию и остановивший успехи карфагенян? Но у Дионисия были более неотложные заботы дома; правда, он еще раз взялся за оружие, но опять лишь против Карфагена, а вскоре смерть отозвала престарелого тирана с политической арены. Затем обстоятельства неожиданно сложились так, что Исократ мог, казалось, снова надеяться на осуществление своей заветной мечты: Афины в союзе со Спартой обратились против Персии, старый царь Агесилай II еще раз перешел в Азию и затем победоносно защитил Египет против персов, наконец Афины в союзнической войне открыто порвали с Персией и Харес одержал ряд блестящих побед над малоазиатскими сатрапами. В это время Исократ обратился к спартанскому царю Архидаму III, призывая его последовать примеру его великого отца, Агесилая, и стать во главе освободительной войны против Персии. Но внимание Архидама было поглощено более неотложными задачами; он надеялся в союзе с Фокидой вернуть Спарте ее прежнее положение в Пелопоннесе и вовсе не был склонен связывать себе руки обширным заморским предприятием. Тщетно Афины призывали эллинов к борьбе против Персии; они остались изолированными и должны были позаботиться о том, чтобы как-нибудь добиться мира с царем (выше, с.214).
Но Исократ и теперь не потерял надежды. Чего он тщетно ждал от старых греческих государств, то осуществит, может быть, македонский царь, завоевавший себе в течение немногих лет такое положение, какого не занимал до него ни один греческий государь. Исократ лелеял этот план уже во время войны из-за Амфиполя; он готовил речь, которая должна была убедить афинян в необходимости примириться с македонским царем и в союзе с ним предпринять войну против персов. И вот — раньше, чем Исократ мог надеяться, — был заключен мир; он немедленно отправил к царю открытое послание, где изложил свою политическую программу. Ближайшая задача, говорит он, — водворить мир в Элладе; если Филипп серьезно возьмется за осуществление этой цели, то общественное мнение тотчас станет на его сторону и он во всей Греции займет такое же положение, какое занимают цари в Спарте или он сам по отношению к македонской знати. Затем пусть он ведет силы объединенной нации против Азии. Война с персами не представит затруднений, раз они не будут иметь союзников в Греции, и завоевание всей персидской монархии вполне возможно. Если же этот план окажется неисполнимым, то достославной целью было бы по крайней мере вырвать из рук персидского царя Малую азию и основать здесь ряд колоний, в которых могли бы найти новое отечество все те, кого теперь бедность гонит в наемники; таким образом, эти люди были бы избавлены от нужды и превратились бы в полезных членов общества, тогда как в настоящее время они являются истинным бичом Эллады.