Греческая мифология, сформировавшая наше сознание

Классический пример подобной работы – сюрреалистическая картина Макса Эрнста «Царь Эдип» (холст, масло, 1922), представляющая один из наиболее обескураживающих образов во всей истории европейского искусства[275]. Противоестественное ощущение бесстрастного спокойствия контрастирует с болью, какую должно вызывать столь ужасающее – хотя, как ни странно, без единой капли крови – протыкание большого и указательного пальцев металлической шпилькой. Проткнут здесь и приоткрытый грецкий орех: его пронзила стрела. Почему орех? Критики предполагают, что художник выбрал его из-за физиологической аналогии с мозгом (общая схожесть форм) или с вульвой (наличие щели); последняя проткнута (хотя, с учетом смещения от центра, проникновение неэффективно) традиционным фаллическим символом. В равной степени возможна и отсылка к реплике Гамлета: «О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны»[276] («Гамлет», II, 2); в конце концов, Гамлета и самого, как известно, подвергли анализу с точки зрения эдипова комплекса[277]. Символы контроля пронизывают эту картину: рука крепко держит орех; самка птицы буквально «обнесена забором», а самец привязан. Однако присутствует и намек на побег: на дальнем плане виднеется маленький аэростат. Этот образ в целом – что вполне уместно – являет собой загадку, которую нельзя разгадать каким-то одним определенным способом. Эрнст создал «мечту творца», идеальный созерцатель которой – некий фрейдистский интерпретатор – мастер решать головоломки в духе Эдипа.

Несмотря на исключения вроде работы Макса Эрнста, наибольший эмоциональный след оставляют те интерпретации этого «остросюжетного» мифа, которые были решены средствами театра и кино, нежели изобразительного искусства. Порою в них выбирался комический тон повествования – как в киноновелле Вуди Аллена «Эдипов комплекс» (1989), рассказывающей о нью-йоркском адвокате Шелдоне (роль сыграл сам Аллен), которого непрестанно ставит в неловкое положение его деспотичная мать. Когда мать исчезает в результате фокуса, для участия в котором ее вызвали на сцену, душевные страдания сына облегчаются – до тех пор пока гигантский образ родительницы не появляется в небе над городом. С этой удобной позиции она продолжает всячески смущать сына – теперь уже на глазах всех жителей Нью-Йорка. Ситуация улучшается, когда Шелдон обращается к экстрасенсу по имени Трева и затем влюбляется в нее. При встрече с Тревой мать Шелдона одобряет его выбор и спускается на землю. С Софоклом этот мини-фильм главным образом связывает его название с заключенной в нем игрой слов[278], однако тот факт, что само упоминание об Эдипе подразумевает психоанализ, подтверждает повсеместное влияние Фрейда на современное восприятие мифа.

Кадр из фильма Вуди Аллена «Эдипов комплекс» (новелла из к/ф «Нью-йоркские истории»). 1989 г.

Photo TCD / Prod.DB / Alamy Stock Photo.

Иронические трактовки вроде тех, что мы находим у Аллена (а также Шелли и Домье), – скорее, исключение; гораздо чаще в изложении своих версий авторы беспощадно серьезны. В мощной поэтической драме Риты Дав The Darker Face of the Earth («Темная сторона Земли», 1994) действие происходит на юге Соединенных Штатов до Гражданской войны. Амалия, белая жена владельца плантации, заводит интрижку с чернокожим рабом Гектором. Когда в положенный срок рождается ребенок, Амалия с мужем кладут младенца в корзину для рукоделия и тайно продают в рабство (муж также кладет в корзину пару шпор – аналог металлических шпилек Софокла, – надеясь, что ребенок погибнет от них). По достижении мальчиком зрелости его (под именем Августа Ньюкасла) покупает Амалия – и впоследствии, не зная о его происхождении, делает своим любовником. Август героически участвует в восстании против рабовладельцев и в ожесточенном столкновении убивает Гектора. Когда из-за старой раны, полученной от шпор, Август вступает в конфликт с Амалией, та понимает и сообщает ему, что является его матерью, а Гектор – отцом. В момент, когда Амалия закалывает себя от стыда, ликующие соратники Августа, не ведающие о его личной трагедии, превозносят героя. Что в версии Дав совершенно новое, так это доминирующая в пьесе тема рабства, но при этом многие детали сюжета, как и общая атмосфера, намеренно приближены к греческому оригиналу. Особенно примечательно присутствие такого персонажа, как провидица Сцилла, чье зловещее, вызванное состоянием транса предсказание имеет тот же смысл и выполняет ту же функцию, что и предупреждение Тиресия.