Двенадцатое, и последнее, задание Геракла – забрать Цербера из царства Аида, чтобы показать Эврисфею. Представление о расположении царства мертвых было двойственным: главный герой «Одиссеи» попросту прибыл туда на корабле; Эней же в это царство спустился («легок путь через Аверн» – facilis descensus Averno, как сказал Вергилий[381]). Гераклу тоже предстоял спуск. Согласно многим источникам, он прошел через пещеру мыса Тенар, самой южной точки греческой суши в конце центрального отростка Пелопоннеса – не край земли, если ориентироваться на место обитания Гериона или Гесперид, однако важная граница, и она же портал (Овидий упоминает другую удаленную точку перехода в подземное царство – пещеру в Скифии[382]). Уже в «Одиссее» Геракл рассказывает Одиссею, как поймал дьявольского пса с помощью Гермеса и Афины. Афина всегда была его помощницей, а Гермес привычно исполнял роль посредника между жизнью и смертью, между верхом и низом[383]. Аполлодор приводит еще одну деталь: Геракл душит пса до тех пор, пока сопротивление Цербера не угасает, – подлинный акт приручения[384]. Забавное продолжение этой истории изображено многими художниками: Эврисфей, по своему обыкновению, прячется в сосуде для хранения продуктов и оттуда машет руками на зверя из ада, одновременно жалкий и напуганный.
Мастер Орла. Геракл и Цербер. Гидрия из Цере. VI в. до н. э.
Musée du Louvre, Paris. Photo RMN-Grand Palais (musée du Louvre) / Hervé Lewandowski.
При всей своей грандиозности Подвиги Геракла не изменили основ космоса или места человечества в нем. Последний Подвиг не исключение: он завершился тем, что Геракл вернул Цербера в его дьявольскую конуру. Любой другой исход нарушил бы целостность признанных границ между верхом и низом, между жизнью и смертью. Подобное развитие событий считалось немыслимым.
Рассказы о Подвигах в их мифологической последовательности либо – в случае художников – визуальное запечатление отдельных сцен этой последовательности были не единственными способами осмыслить деяния Геракла. Другой подход, часто называемый «рационализацией», заключался в постановке вопроса: «Какие жизненные истины лежат в основе этих мифов?» Типичный приверженец такого подхода – автор, живший в IV веке до н. э. и известный как Палефат (имя, возможно, является псевдонимом, поскольку означает «рассказчик древних сказок»)[385]. Палефат неизменно прибегал к систематизации и существенным упрощениям. Геспериды, по его мнению, – это две обыкновенные женщины, отец которых держал барана (по-гречески mēla) с прекрасной (в метафорическом смысле – «золотой») шерстью. Кража этого барана ошибочно вошла в историю как кража золотых яблок (они по-гречески тоже обозначаются словом mēla)[386]. Аналогична и история с Гидрой: крепость Гидра находилась в ведении царя Лерна; Эврисфей отправил Геракла на захват крепости, но всякий раз, когда защищавший укрепление лучник падал замертво, его место занимали двое других; в конце концов Иолай поджег крепость и тем самым помог Гераклу захватить ее…[387] Такой взгляд демонстрирует немалую смекалку и остается по сей день чрезвычайно популярным (кентавр – это лишь додуманный образ мужчины на коне, а идея существования циклопа – может, и правда? – развилась, когда некто обнаружил череп карликового слона с большим отверстием по центру, напоминающим одиночную глазницу, и так далее)[388]. Однако у этого подхода есть один значимый недостаток: взирать на мифы как на истории, попросту отражающие реальный мир, – значит обесцвечивать саму суть творческого воображения, состоящую как раз в уходе от повседневности, который и делает миф мифом.
Больше, нежели рационализация Палефата, побуждают к рассуждениям различные философские споры, в которых Геракл фигурирует либо как положительная ролевая модель, либо как объект насмешек[389]. Так, для киников Геракл был примером непревзойденной стойкости: он вершил свои Подвиги, не соблазняясь удовольствиями и не останавливаясь перед трудностями работы. Стоики – и не в последнюю очередь их яркий представитель Эпиктет – тоже восхищались тем, как Геракл самоотверженно отдается борьбе с беззаконием, стремясь сделать мир более цивилизованным[390]. Этот подход проявился в работе Гераклита (возможно, I в. н. э.), чей текст «Гомеровские вопросы» (Homeric Problems) демонстрирует вызывающе нетрадиционный взгляд на подлинные качества Геракла: