Греческие календы

Да, пятнадцать лет назад он тонко рассчитал свой первый шаг и воспользовался тем, что народ был недоволен поведением Марка Антония. Продав все свое имущество, а также имущество матери и еще нескольких родственников, он раздал деньги плебсу и сразу же9 расположил его к себе.

Следующий шаг был намного сложнее. Нужно было найти человека в сенате, которого можно было бы противопоставить Антонию. И таким оказался Цицерон.

С первой же встречи с ним, он постарался произвести на старика самое выгодное впечатление. Нащупал две тайные струнки в его характере — ненависть к Марку Антонию и непомерное тщеславие — и умело воспользовался ими. В каждой новой беседе он заискивал перед Цицероном, изредка, словно по ошибке, называл его отцом и рассказывал всевозможные сплетни о ночных дебошах Антония. В конце концов старик не устоял и выступил в сенате с речью против Марка Антония, обвиняя его в пьянстве, разврате, открыто называя наглецом и негодяем.

"Ты был шлюхой, доступной всем!", "Проснись и выдохни винные пары", — услышали тогда изумленные отцы-сенаторы. Вскоре Цицерон вошел в такую силу, что изгнал из Рима Антония, выслав против него войско, и даже убедил сенат облечь его, Октавиана, всеми знаками преторского достоинства...

Воюя против Антония, он даже не подозревал, что судьба вскоре снова сведет его с ним лицом к лицу и не просто сведет, а сделает родственниками.

"Да-да, — пробормотал Октавиан. — Именно так оно и было — родственниками. А что мне оставалось делать?"

Сенат — это сборище продажных и бездарных людей — отказал ему даже в триумфе, нагло заявив, что он не дорос до него.

Ох, и разозлило это его тогда!

Наметив план новых действий, он начал отпускать пленных, словно ненароком говоря хвалебные слова в адрес их полководца Антония. Когда же тот с Лепидом, собрав новую армию, двинулся ему навстречу, то вместо сражения, о котором умолял его насмерть перепуганный сенат, предложил... мир. И этот мир был тут же принят.

О, это был ход, достойный хитроумного Одиссея! Ради укрепления союза он выдал за Антония сестру Октавию, которая безропотно пошла за развратного и грубого пьяницу в угоду его политике.

Втроем — он, Антоний и Лепид — они пролили столько крови, сколько не помнил Рим со времен Суллы. И первой жертвой стал... Цицерон. Антоний потом часто хвастался, что его голову, с проколотым булавкой языком, он установил на своем обеденном столе...

"Бедный старик! — с несвойственной для него жалостью подумал Октавиан. — Как должно быть проклинал он тот миг, когда доверился мне. Но я вынужден был пожертвовать 10 им так же, как потом пожертвовал Лепидом, Антонием, Клеопатрой. Впрочем, — поджал он губы, — Клеопатра не римлянка... И как не хватало ее в сегодняшнем триумфе!

Октавиан вспомнил, как впервые увидел Клеопатру после окончательной победы над Антонием. Она бросилась к его ногам: нечесаная, с расцарапанной грудью, покрытой струпьями.

"Неужели эта женщина могла очаровать Цезаря и Антония?" — с изумлением и отвращением думал он, глядя на нее.

И все же это была Клеопатра, царица Египта, которая, по его планам, должна была придать вес его триумфу. И он принялся старательно разыгрывать великодушного победителя. Говорил, что ей нечего бояться, обещал, что все обернется для нее намного лучше, чем она ожидает. Он был уверен, что она поверила ему. .

Тем неожиданнее оказалось известие, что Клеопатра покончила с собой. Крошечная змейка, принесенная рабынями в ее комнату, оборвала жизнь последней царицы из рода Птолемеев. О, это была прекрасная актриса! Она перехитрила его, разгадав замысел. Но лет худа без добра — этим она научила его быть более осторожным и предусмотрительным. Эта наука должна пригодиться ему в самом ближайшем будущем, если он не хочет повторить участь Цезаря.

"Цезарь, Цезарь! — вставая с ложи и принимаясь ходить по кабинету, без особого сожаления, подумал Октавиан. — Такие победы, такие планы, и такой бесславный конец!.."

А все потому, — нахмурился он, останавливаясь у стола и машинально перебирая лежавшие на нем листы папируса, — что власть Цезаря не имела официального названия.

Каждый именовал его как вздумается: Марк Антоний — спасителем римского народа.

Брут с Кассием — тираном и душителем республики. Цицерон — врагом отечества.

Луций Котта и вовсе предложил провозгласить его царем! Выкрикивал на форуме отрывки из пророческой книги, в которой записано, что победить ненавистных парфян может только царь.

Упоенный властью Цезарь забыл, что испокон веков у римлян был и есть более ненавистный враг, чем парфяне, хитрые сирийцы или свирепые галлы — царская диадема на голове соотечественника. Он открыто надсмеялся над древним законом, который обрекает на смерть каждого, кто станет стремиться к царской власти, и жестоко поплатился за это. То, что не посмел сделать суд, совершили кинжалы заговорщиков.

Октавиан прищурился, блуждая невидящим взглядом по листам папируса и, отодвинув на край стола все эти ненужные теперь указы, еще вчера обещавшие ему власть и роскошную жизнь, снова заходил по кабинету.