Грегорианец. Четвёртый

– Я был вчера сильно пьян, – начал он. – Обнаружил это сегодня утром, почувствовав, что язык еле ворочается у меня во рту и пульс все еще учащен. Готов биться об заклад, что я наговорил вам тысячу невероятных вещей!

Сказав это, он посмотрел на приятеля так пристально, что тот смутился.

– Вовсе нет, – возразил Дартин. – Насколько мне помнится, вы не говорили ничего особенного.

– Вот как? Странно. Мне казалось, что я рассказал вам одну весьма печальную историю.

И он взглянул на молодого человека так, словно хотел проникнуть в самую глубь его сердца.

– Право, – сказал Дартин, – я, должно быть, был еще более пьян, я ничего не помню.

Эти слова ничуть не удовлетворили друга, и он продолжал:

– Вы, конечно, заметили, любезный друг, что каждый бывает пьян по-своему? Одни грустят, другие веселятся. Я, например, когда выпью, делаюсь печален и люблю рассказывать страшные истории. Это мой недостаток, и, признаюсь, важный недостаток. Но, если отбросить его, я умею пить.

Шосс говорил это таким естественным тоном, что уверенность Дартина поколебалась.

– И в самом деле! – сказал парень, пытаясь поймать снова ускользавшую от него истину. – То-то мне вспоминается, как сквозь сон, будто мы говорили о повешенных!

– Вот видите! – подтвердил Клерик, бледнея, но силясь улыбнуться. – Так я и знал, повешенные, это мой постоянный кошмар.

– Да, да, – продолжал Дартин, – теперь я начинаю припоминать…

Да, речь шла… погодите минутку… речь шла о женщине.

– Так и есть, – отвечал Шосс, становясь уже смертельно бледным. – Это моя излюбленная история о белокурой женщине, и, если я рассказываю ее, значит, я мертвецки пьян.

– Верно, – подтвердил Дартин, – история о женщине, высокого роста, красивой, с голубыми глазами.

– Да, и повешенной…

– …своим мужем, знатным господином из числа ваших знакомых, – добавил Дартин, пристально глядя на друга.

– Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! – отмахнулся Шосс, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. – Решено, Дартин, больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.

Дартин ничего не ответил.

– Да, кстати, – сказал Шосс, внезапно меняя тему разговора, – благодарю вас за флайт.

– Понравился? – поинтересовался Дартин.

– Да, но не очень я, кажется, буду раскаиваться.

– Раскаиваться?

– Да. Я сбыл его с рук.

– Каким образом?

– Дело было так. Я проснулся сегодня, вы спали, а я не знал, чем заняться. Еще не успел прийти в себя после вчерашней пирушки. Итак, я сошёл в зал, где увидел одного из наших вельмож, который искал лайтфлай. Я подошёл к нему и услыхал, что он предлагает сто сотых кредита за развалюху. «Знаете что, – сказал я ему, – у меня тоже есть транспорт для продажи». – «И прекрасный, – ответил он, – если это тот, который вчера поставил в бокс слуга вашего приятеля». – «Как, по-вашему, стоит он сто сотых?» – «Стоит. А вы отдадите мне его за эту цену?» – «Нет, но он будет ставкой в игре». – «В игре?» – «В кости». Сказано-сделано, и я проиграл. Зато потом я отыграл кофры с содержимым.

Дартин скорчил недовольную мину.

– Это вас огорчает? – поинтересовался Шосс.

– Откровенно говоря, да, – ответил Дартин. – По этим лайтфлаям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Вы напрасно сделали это.

– Полно, любезный друг! Поставьте себя на мое место, – возразил Клерик, – я смертельно скучал, и потом, сказать правду, я не люблю роклэндскую технику. Если все дело только в том, что кто-то должен узнать нас, то, право, довольно будет и кофров, они достаточно заметные. Что до флайта, мы найдем чем оправдать его исчезновение. Допустим, что мой повредили и он взорвался.

Дартин продолжал хмуриться.

– Досадно! – продолжал друг. – Вы, как видно, очень дорожили им, а ведь я еще не кончил своего рассказа.

– Что же вы проделали еще?

– Когда я проиграл девять против десяти, каково? – мне пришло в голову поиграть на ваш.

– Я надеюсь, однако, что вы не осуществили этого?

– Напротив, я привёл в исполнение желание.

– И что же? – опешил обеспокоенный Дартин.

– Я сыграл и проиграл его.

– Мой?

– Ваш. Семь против восьми, из-за одного очка… Знаете пословицу?

– Шосс, вы сошли с ума!

– Милый Дартин, надо было сказать мне это вчера, когда я рассказывал вам свои дурацкие истории, а вовсе не сегодня. Я проиграл его вместе со всеми принадлежностями, какие только можно придумать.

– Да ведь это ужасно!

– Погодите, вы еще не все знаете. Я стал бы превосходным игроком, если бы не зарывался, но я зарываюсь так же, как и тогда, когда пью, и вот…

– Но на что же еще вы могли играть? У вас ведь ничего больше не оставалось.

– Неверно, друг мой, неверно! – парировал Шосс. – У нас оставался этот алмаз, который сверкает на вашем пальце и который я заметил вчера.

– Этот алмаз! – заорал Дартин, поспешно ощупывая кольцо.

– И так как у меня были когда-то свои алмазы и я знаю в них толк, то я оценил его в тысячу сотых полноценного кредита.

– Надеюсь, – мрачно констатировал Дартин, полумертвый от страха, – что вы ни словом не упомянули о моем алмазе?