Грегорианец. Четвёртый

– Не надо смешивать осторожность с трусостью. Осторожность это добродетель.

– И ты добродетелен? Так ведь? – улыбнулся Дартин.

– Что это, блестит там? Похоже на дуло рельсотрона. Не нагнуть ли нам голову на всякий случай?

– В самом деле… – пробормотал Дартин, которому пришли на память наставления полковника, – в самом деле, в конце концов эта скотина нагонит страх и на меня.

И он пустил флайт вперёд прибавив ходу.

Пращ повторил движения своего господина с такой точностью, словно был его тенью, и сейчас же оказался с ним рядом.

– Мы проездим всю ночь? – спросил он.

– Нет, потому что ты уже приехал.

– Как это, я приехал? А вы?

– А я пройду еще несколько шагов.

– И оставите меня одного? – встревожился слуга.

– Ты трусишь, Пращ?

– Нет, но только я хочу заметить вам, что ночь будет прохладная, а холод вызывает болезни и что слуга, который болен, это плохой помощник, особенно для такого проворного господина, как вы.

– Ну хорошо, если тебе станет холодно, зайди в один из тех кабачков, что виднеются вон там, и жди меня у дверей завтра, в шесть часов утра.

– Я проел и пропил деньги, которые вы мне дали сегодня утром, так что у меня нет в кармане ни гроша на тот случай, если я замерзну.

– Вот тебе полсотого. До завтра.

Дартин сошел с флайта и быстро удалился, закутавшись в статусный плащ Адепта.

– Господи, до чего мне холодно! – прошептал Пращ, как только его хозяин скрылся из виду.

И, торопясь согреться, он немедленно постучался у дверей одного домика, украшенного всеми внешними признаками пригородного кабачка.

Между тем Дартин, свернувший на узкую второстепенную дорогу, продолжал свой путь и пришёл в Лу. Здесь, однако, он не пошёл по главной улице, а обогнул старинный замок, добрался до маленького уединенного переулка и вскоре оказался перед указанным в послании павильоном.

Павильон стоял в очень глухом месте. На одной стороне переулка возвышалась высокая стена, возле которой и находился он, а на другой стороне плетень защищал от прохожих маленький садик, в глубине которого виднелась симпатичная постройка.

Дартин явился на место свидания и, так как ему не было сказано, чтобы он возвестил о своем присутствии каким-либо знаком, стал ждать.

Царила полная тишина. Можно было подумать, что находишься далеко от столицы. Осмотревшись по сторонам, Дартин прислонился к стене. Густой туман окутывал своими складками необъятное пространство, где спал Гранж, пустой от прохожих, зияющий Гранж – бездна с переплетениями магистралей и направляющих движения гравитранспорта, современной части города и центром, воссозданным и восстановленным на манер древности.

Но для Дартина все видимое облекалось в привлекательные формы, все мысли улыбались, всякий мрак был прозрачен, ведь скоро должен был наступить час свидания.

Убаюканный этой сладостной мыслью, Дартин ждал с полчаса без малейшего нетерпения, устремив взор на прелестное миниатюрное жилище. Часть потолка с карнизом была видна извне и говорила об изяществе остального убранства павильона.

Колокол на башне Лу пробил половину одиннадцатого. На этот раз Дартин почувствовал, что по жилам его пробежала какая-то дрожь, объяснить которую не смог бы он сам. Быть может, впрочем, он начинал мёрзнуть и ощущение чисто физическое принял за нравственное. Потом ему пришла мысль, что он ошибся, читая послание, и что свидание было назначено лишь на одиннадцать часов.

Он приблизился к окну, встал в полосу света, нет, он не ошибся. Свидание действительно было назначено на десять часов. Он возвратился на прежнее место и тишина и уединение начали внушать ему тревогу. Пробило одиннадцать часов.

Дартин начал опасаться, уж и в самом деле не случилось ли с милой Бон что-нибудь недоброе? Он три раза хлопнул в ладоши, обычный сигнал влюбленных, однако никто не ответил ему. Тогда, не без некоторой досады, он подумал, что, быть может, ожидая его, молодая женщина заснула.

Подошел к стене и попробовал было влезть на неё, но она была заново оштукатурена, и Дартин только напрасно обломал ногти. В эту минуту он обратил внимание на деревья, листва которых была по-прежнему посеребрена светом, и, так как одно из них выступало над дорогой, он решил, что, забравшись на сук, сможет заглянуть в глубь павильона.

Влезть на дерево оказалось нетрудно. К тому же Дартину было только двадцать лет, и, следовательно, он не успел еще забыть свои мальчишеские упражнения. В миг он очутился среди ветвей и сквозь прозрачные стекла его взгляд проник внутрь комнаты.