Грех совести

– Алл! Ты Богу-то не обещай лишнего! Ты же не до такой степени верующая, – прокомментировал Михалыч с дивана и тут же, на всякий случай, перебрался от нее подальше, в кресло. – В каком таком благочестии ты ему жить обещаешь? Какая из тебя благочестивая душа? А голосок-то, голосок! Какой нежный!

– Ну вот! Сбил мне весь настрой! Я только-только настроилась, а ты со своими советами лезешь и меня от великого подвига супертерпения отвлекаешь!

Алла ушла в ванную комнату и мужественно стала читать молитву сама себе в зеркало, прямо в каждый зрачок по очереди, несколько раз и искренне клясться, что будет вести чистое и безмолвное житие, а в душе ругала сама себя и понимала, что от такой клятвы может быть еще хуже.

Алла давно знала, что если какая дикая мыслишка пробежит ненароком под черепушкой, то непременно там зацепится и сбудется. Так и произошло. Эта мыслишка, про нечестность перед Богом и пустые обещания, привели к тому, что зуб разболелся без всякой совести и тормозов. Уже к ночи она носилась с ним по всему дому, пытаясь хоть как-то уговорить, и успокоить… Ночь они встретили вместе. Прямо как «Баунти» – неразлучная парочка! Она и он! Чтобы его черти уволокли!

Михалыч не выдержал и первым убежал в спальню, чтобы успеть уснуть и не слышать ночные стенания, но Аллины нервы требовали зрителя, и она притащилась в спальню следом за сочувствием. Ее причитания разбудили его только что родившийся и не окрепший сон. Свое недовольство Михалыч сдерживал внутри себя, только спиной показывал отсутствие оного, ворочая, вздрагивая и шевеля мышцами.

– Баиньки, баиньки, что вы сгнили к Васеньке, укатились за порог, и чтобы черт вас уволок! – Это так тихо Алла импровизировала зубу колыбельную и все так же медленно качалась, сидя уже на кровати.

– Что это за Васю ты к зубу приплела? Ты ему, прямо как младенцу, песни поешь и в рифму подбираешь! – пробурчал Михалыч уже недовольной спиной и укрылся одеялом с головой.

– Господи, Господи, за что мне такие мучения? За что Ты меня так? Что я Тебе плохого сделала? Даже с росконцертовскими не ругаюсь, а Ты меня так! А Васю я никакого не знаю, – буркнула она последнюю фразу в широкую Михалычеву спину и продолжила пустые клятвы. – Ну буду я, буду вести тихую жизнь! Честное слово!

Михалыч заворочался под одеялом и тяжело вздохнул.

– Что ты так вздыхаешь? – возмутилась Алла. – Тебе хорошо, а я тут мучайся. Знаешь, как меня это достало? Сверлит и сверлит! С макушки начинает, а потом на пять сверл раздвояется, растрояется, разпятяется! Два в уши уткнулись с той, внутренней стороны, и сверлят, сверлят, только беззвучно, а те два, что в виски, они еще и шумят! Ты даже не представляешь, что это такое! Про пятое я вообще молчу! Оно уже все мои нервы на себя накрутило! Оно скоро через щеку наружу высверлится!

– Знаешь, как моя покойная бабушка говаривала? – выдал Михалыч из-под одеяла.

– Я не удивлюсь, если ты скажешь, что твоя покойная бабушка умерла в девяносто годков со всеми своими зубами. Полный рот цельных зубьев! Так?

– Так. Ты права. Полный рот цельных зубьев! Но при этом она говорила: – Кто тебя? Я сам себя! И ты сама себя! Давно бы уже сходила к врачу и закончила эти ночные бдения! – Михалыч демонстративно вытащил из-под себя подушку и шумно, с разбегу, саданул ее себе на голову.

– И дневные! Про день забыл?

– Днем я тебя еще как-то отвлекаю, оно проще, – глухо прозвучало из-под подушки.

– Поэтому я на работе бываю злая, когда у меня зубы болят, как мегера и на всех кидаюсь! Баю, баюшки, баю, не ложися на краю… – завела она по новой.

– У меня есть мужик знакомый. Он всех лечит! У него заговор есть. Рассказать?

– Ну…

– Нужно налить в стакан холодную воду и прополоскать рот, а потом повторять заговор. Повторишь? – Михалыч даже сел в кровати, нахлобучив подушку на голову, как Наполеон, и держа ее двумя руками. Он дождался, когда она пополощет рот водой, кивнет головой и выдал:

– Зубы мои, зубы.

Алла повторила:

– Зубы мои зубы.

– Корни мои корни! – повторяй!

– Ну… Корни мои корни!

– А теперь подними ногу и… пердни! – выдал Михалыч очень обрадованно.

– Правильно! Только солдатский, кирзовый юмор и должен быть на зубах у настоящего генерала. Тебе бы все шуточки да прибауточки! – Алла такого откровенного солдафонского подхода к своей персоне не ожидала, очень обиделась и отвернулась носом к двери.

– Все! Мое терпение треснуло окончательно не только повдоль, но даже и поперек! – Михалыч, сидя в кровати, отбросил подушку на пол. – Давай привяжем к нему леску и выдернем его к чертовой матери! Так дальше жить просто невозможно!

– Леску я уже как-то проходила! – пробубнила Алла обиженная.

– И что?

– Я что, не рассказывала тебе эту душещипательную историю?

– За те два месяца, которые мы с тобой знакомы, ты мне ее еще не рассказывала.

– Не может быть? Эту историю я уже всей Москве рассказывала!

– Кроме меня. Я ее не знаю. Давай, рассказывай. Может, отвлечешься?