Грех совести

Часам к трем Алла созрела окончательно и разбудила Михалыча, который спал с подушкой на голове и на ее стоны не обращал уже никакого внимания. Как-никак это был жуткий день и вторая бессонная ночь! Это кого хочешь выведет из себя и унесет в страну сновидений…

Михалыч кряхтел, сопел, чесал бок, макушку и долго просыпался, сидя на кровати. Ему так не хотелось одеваться, звонить по телефону, будить водителя, потом тащиться в гараж, потому что не мог позволить себе не сопровождать Аллу через всю Москву в главную ночную зубодерку. Но Аллин красноречивый видочек, замученный окончательно, поднял его из тепленькой постельки…

Последствие № 1

Наша ночная зубодерка, наверное, единственная в мире такая! Уникальная, прямо! Больше нигде и никто не относится так наплевательски к зубной человеческой острой боли. Ты входишь под своды этого огромного помещения, больше похожего на вокзал, где до потолка ни одна метла не достает, или старинную лечебницу времен Леонардо да Винчи, с высоченными потолками, темными, мрачными стенами, не крашенными аж с того же времени, то есть с четырнадцатого века, вся эта величественная мрачность задавливает тебя до микроскопического состояния блохи и ты сразу же понимаешь, что твоя боль такая маленькая, на фоне здоровенной «прихожей» перед кабинетами, что тихо тонет в этом огромной пространстве. Ты сразу же теряешься и скукоживаешься от внутреннего страха и какого-то дикого ужаса. По центру стоят длинные, деревянные скамьи, на которых мучается народ, сидя спиной друг к другу. Скамьи эти, отполировали задами сонма великомучеников, стали гладкими, но единственными во всей зубодерне, гостеприимными.

Алла с замиранием сердца плюхнулась на полированную скамейку и тихо замерла от предчувствия предстоящего кошмара. В себя она приходила минут двадцать, вцепившись маникюром в ладонь Михалыча. Потом стала крутить головой туда-сюда, для ориентации в пространстве… Потом сделала попытку вовлечь в разговор болящего за спиной, в надежде на ответы и сочувствия… Но только Михалыч, как спасительная палочка-выручалочка торчал рядом, стиснув зубы и терпя боль на своей ладошке. Алла плюнула на человеческую черствость и поперлась, волоча за собой ноги, в первый же кабинет с диким видочком и нелепыми вопросами. Там ее тут же пнули в другой кабинет, и она взялась носить свой зуб, для убедительности прикрытый ладошкой, по всем кабинетам. Следом за ней безропотно таскался Михалыч, которого зуб достал круче, чем даже Аллу. Может быть, он и ненавидел тихо носительницу проклятого истязателя, не позволяя проникнуть злобе во взгляд, а поэтому держался гордо и мужественно, хотя и бубнил что-то себе под нос…

В пятом или шестом кабинете на Аллу, наконец-то, обратили внимание и усадили в кресло для экзекуции. Вот тут-то и вступил в силу ее личный закон самосохранения. Лично себя она сохраняла отчаянно! Изо всех своих сил сохраняла! Но ночные врачи тем и отличаются от дневных, что им до носителя зуба как-то все равно! Пинайся, не пинайся, ори, не ори, кусайся, не кусайся, у них сила самосохранения развита сильнее, потому что проходит закалку еженощно! Они видали тебя в гробу в белых тапочках!

Аллин экзекутор оказался рыжим. Совсем рыжим, до облезлости ресниц и глаз. Но этого было мало! Эти облезлые глаза смотрели на нее с такой ненавистью, что она сразу же поняла – сегодня ей несдобровать! В рыжих глазах накопилась вся злость целой ночи, а может быть, и дня. В них через край переплескивалась глупость и трусливость пациентов, обливая Аллу всеми этими накоплениями еще до начала всех экзекуций…

– Садитесь в кресло, – еле сдерживая себя, чтобы с ходу не врезать в глаз, буркнул рыжий и сразу же отвернулся к своим пугательным, экзекуторским инструментам, разложенным на столике. Алла плюхнулась в кресло всем своим цыплячьим весом в сорок с чем-то килограммов, потому что ноги отказывались держать в преддверии сближения с блестящими металлическими цацками и провалилась в его недра. В глазах двоилось и троилось от страху.

Рыжий так быстро развернулся к ней, хитро поглядывая глазом и УЖЕ держа в руке шприц, что она поняла – он настоящий спец по ночным идиотам с больными зубами. Он ее из кресла с зубом не выпустит. Он своего добьется! Так же молниеносно он оказался около Аллы и вдруг рявкнул басом прямо в лицо:

– Откройте рот!

Алла вжалась в кресло, но рот открыла. А что было делать? Он же мог ее укусить!

Рыжий наклонился и вытаращился в рот. Прямо перед ее носом оказалась его макушка, украшенная давно народившейся лысинкой с реденьким пушком и рыжими веснушками. Алла скосила глаза на макушку и вдруг поняла, что она напоминала. Она напоминала молочного поросеночка, полугодовалого. Так забавно! Но тут ее внимание от лысинки отвлекла рука, несущая в рот шприц с иголкой. Рука медленно приближалась! Мама родная! Алла стала отодвигаться, но спинка выстроила нехилую преграду. Алла перепугалась не на шутку, тут же закрыла и глаза, и рот.