Грех совести

Клиника была совсем новая и современная. Вышколенная секретарша элегантно одетая, элегантно причесанная, элегантно, но не навязчиво, суетилась вокруг Аллы, стараясь произвести наилучшее впечатление о своем заведении от самого порога. Алла была уже «заказана», ее ждали и даже данные паспорта были записаны на отдельную карточку. Михалыч, славный человек, сдержавший свое обещание, действительно сделал все. Созвонился с кем надо, сказал что надо, подготовил, как должно и сегодня Алла шла по коридору в сопровождении секретарши и карточки, как «настоящая генеральская жена», гордо и самодостойно.

Врач оказался молодым человеком, лет тридцати пяти, с очень умными и все понимающими глазами. Звали его Эрнест Михайлович. После процедуры знакомства и шарканья ножкой друг перед другом, он усадил Аллу в кресло, зажег над ней яркую лампу и уселся напротив. Алле было неловко от цепких глаз, которые стали внимательно рассматривать ее лицо с самого близкого расстояния. Это напомнило ей недавние ощущения от глаз рыжего врача, который еще и в рот к ней влез своими рыжими пальцами. Ощущение было не из приятных, поэтому Алла закрыла глаза. И правильно сделала, потому что врач стал трогать лицо пальцами, иногда уминая его, как глину или оттягивая кожу в сторону. Это тоже было неприятно, но у этого врача глаза были голубыми и кожа на лице не рыжая, да и в рот к ней он не лез, поэтому она постаралась настучать своим ощущениям кулаком по темечку и выбросить на помойку. Нужно было расслабиться и получить удовольствие. Удовольствие от будущего.

– Откройте глаза. – сказал врач.

Алла открыла и тоже увидела его глаза очень близко, впритык, как и ожидала увидеть, по аналогии с «рыжим».

– Так, Алла Ивановна. Значит, вы хотите что?

– Хочу помолодеть. Все!

– Значит, у нас будет подтяжечка. Лоб мы «погладим». Вот здесь у нас будут нити. – Эрнест Михайлович потрогал висящие «брыли» и низ щек. – А подтяжечку сделаем так: над глазками уберем, в бровках ушьем, под глазками тоже ушьем, к ушкам натянем, снизу вот так подтянем и ниточками закрепим, – он рассуждал вслух, трогал ее лицо, тянул кожу в разные стороны, а ей вдруг стало ужасно смешно. Он напоминал ей портного, который «химичит» над раскроем сапог, имея только лоскут хрома, который надо тянуть то сюда, то туда. При этом непонятно: много кожи, поэтому он ее так крутит, или кожи мало и хватит только на полтора сапога? Но было щекотно и прикольно.

– Доктор. Меня интересуют три вещи. Больно будет или нет? Сколько я буду страшная по времени? На сколько вся эта канитель? Ну и деньги, естественно.

– Аллочка, – перешел Эрнест Михайлович на дружеский тон. – Больно НЕ БУ-ДЕТ! Сто процентов. У нас анестезия. «На всю эту канитель» у вас уйдет месяц. Через месяц что-то еще будет, это уже от кожи зависит, но мало заметное глазу. А финансовая сторона дела пускай вас не волнует. Это наши с Владимиром Михайловичем внутренние вопросы. Мы утрясем их сами.

«Вот тебе и раз! – подумала Алла. – А чем я подружкам «закадычным» похвалюсь? Такое сделала с лицом и не знаю этому цену? А Лине? Она ждет «итого»…».

– Доктор! Ну для любопытных озвучьте? Мне же интересно.

– Нет, нет. Я пока даже приблизительно не могу сказать. Давайте этот вопрос оставим до конца процедур.

– А если бы я была стандартная пациентка. Вы же должны были бы мне озвучить стоимость, потому что я должна была бы опираться на свой кошелек. Так?

– Так. Но я буду опираться не на ваш кошелек, поэтому и не буду озвучивать. А вдруг это мой презент, или взятка, или я умножу на восемь? Шутка. Но не приставайте ко мне с этим вопросом.

– Ну хорошо, я не буду больше приставать к вам с этим вопросом. А когда на экзекуцию?

– «На экзекуцию» я вас жду через три дня. Приехать нужно к восьми утра, в девять я должен видеть вас в операционной, в клинике вы будете дня три, а может быть, и пять, как поведет себя кожа. Тапочек и ночной рубашки, а так же кастрюлек, телевизора или кипятильника не брать. Знаем мы вас, артистов, – мило улыбнулся доктор.

– Я не артистка. Я администратор.

– Вот вы-то главный разлагальщик и есть. Это именно администраторы имеют изощренный ум, приспособленный к нашей действительности, и именно они всегда учили артистов в биде варить яйца всмятку. Я зна-а-а-ю. Мне сами же артисты это все и рассказывали, – он засмеялся. – Поэтому сразу и предупреждаю.

Два дня Алла готовилась в клинику, как будто после клиники жизни уже не должно было быть. Разобрала все в квартире. Все те залежи, которые прятались по-за углами до генеральской уборки в большой праздник, были вытряхнуты и пересортированы основательно. Правда, это не помешало пожалеть основную часть от помойки и распихать по углам обратно, но вместе со старым хламом из углов вылезли и старые воспоминания. Открытки, фотографии, записки, безделушки. Уборка превратилась в два дня воспоминаний, помешавших по-настоящему отблагодарить Михалыча за его благородный поступок…