Грехи отцов наших и другие рассказы

«Время уже пришло? – гадала она. – Он уже исчез навсегда? Или вернется еще раз? Еще раз увидеть его лицо, услышать голос, поговорить, как мы можем говорить только друг с другом…»

Она знала, что там, за узкой полоской волн, без устали трудится маслобойка. Безопасники по наводке Льева наверняка побывали у нее и нашли жилье пустым. Мужчины и женщины, с которыми она работала в последние годы, остались в прошлом. Эта часть жизни ушла, хотя ничего нового не начиналось. Только этот остров изгнания и ожидание.

Вечером Эрик ел с ней вместе. Разговор с ним складывался неловкий. Она знала, что для него лишняя, что для этого мальчика Тимми – его друг, часть его прошлого. Она вместе с отговорками, которыми они с Тимми объясняли ее появление, оказалась для Эрика вроде вылезшего из моря омара, который заговорил бы вдруг по-испански. Впрочем, раз уж омар заговорил, приходится ему отвечать, так что Эрик с Лидией зажили в странном мире соседей по комнате: в полной интимности без малейшей близости.

В тот вечер возвращения Тимми не заметили ни она, ни Эрик. Лидия смотрела на восток – через руины на острове, в открытое море. Эрик свернулся калачиком в комнате, которую уже привыкли называть его комнатой, и тихо похрапывал, пока панель впустую тратила заряд. Тимми явился тихо, один, его приход возвестил лишь звук шагов и запах имбирного пива.

Он возник из темноты, подвесив на левом кулаке два пластиковых пакета. Лидия шевельнулась, но вставать не стала, а села на пятки, в позе, которая, как она думала, придавала ей сходство с гейшей, хотя настоящей гейши она никогда не видела. Тимми поставил рядом с ней пакеты, а сам смотрел в это время в темный проем. Далеко над водой жалобно кричали чайки.

– Два? – спросила она.

– М-м? – Тимми проследил ее взгляд – на пакеты. Что-то похожее на раскаяние скользнуло в его глазах и пропало, как солнечный зайчик. – А. Это на ужин. А что, Эрик там?

– Там, – сказала Лидия. – По-моему, заснул.

– Угу. – Тимми выпрямился. И сунул руку в карман. – Побудь здесь минутку.

Он подошел к проему, словно собирался разбудить приятеля. Может, позвать ужинать.

– Подожди, – сказала Лидия, когда он был уже в дверях.

Он оглянулся, развернув плечи – ноги и туловище продолжали движение.

– Посиди со мной.

– Ага, вот только…

– Сначала, – сказала она. – Посиди сначала со мной.

Тимми колебался, трепетал, как перышко, застрявшее на перекрестке ветров. Потом плечи его на сантиметр опустились, а ноги повернули к ней. Он вынул руку из кармана. Лидия раскрыла пакеты, развернула еду, положила рядом с тарелками одноразовые вилки. Каждое ее движение было точным и красивым, как на церемонии. Тимми сидел напротив нее, скрестив ноги. Штанину шишкой оттопыривал пистолет. Лидия склонила голову, словно в молитве. Тимми взял вилку, подцепил кусочек говядины. Лидия тоже стала есть.

– Так что, собрался его убить? – легко спросила Лидия.

– Ага, – ответил Тимми. – В смысле меня это не радует, но так надо.

– Надо… – В голосе Лидии утверждение точно уравновешивалось вопросом.

Тимми отправил в рот еще кусок.

– Я работаю на Бартона. Раньше была одна работа. Теперь другая. Не мне же учить его, что делать, верно?

– Потому что он – Бартон.

– А я нет. Это ты сама сказала, что я буду для него что-то значить, если выберусь живым из этого дерьма. Это дело по той же части.

– Я говорила, что Бартон увидит, что ты значишь, – поправила Лидия. – В тебе больше, чем ему видно. Больше, чем видят другие.

– Ну, – спросил Тимми, – а ты?

«Даже я не знаю, что у тебя в глубине», – застряло у нее в горле, как кашель. У нее не хватило духу сказать это вслух. Если это правда, тогда что? И когда это правда бывала ей другом? Она сунула в рот еще кусочек мяса. И он тоже. Ей почудилось, будто он дает ей время справиться с собой. Возможно, так оно и было. Идеально прямая молния запущенного электромагнитной пушкой грузовика осветила черное небо, волной раскатился гром. Перченое мясо жгло губы, горло, язык, и Лидия продолжала есть, радуясь боли. Всегда приятно, если боль приходит извне.

– А кем ты будешь для себя? – спросила она наконец. – Может, то, что думаешь ты, значит больше, чем что думает он?

Тимми наморщил лоб.

– Эй, я не понял, ты что сейчас сказала.

– Кем ты будешь для себя, если это сделаешь? – Она отложила вилку, склонилась через разделявшее их пространство. Задрала ему рубашку, как делала тысячу раз, и эротический импульс повторился как обычно. Без него никогда не обходилось. Она прижала ладонь к его груди, над сердцем. – Кем ты будешь вот здесь?

Лицо Тимми застыло – оно иногда застывало так, что делалось страшно. И глаза были плоскими, как у акулы, и рот как морщина на известке. Только голос остался тем же, легким и дружеским.

– Ты же знаешь, там никого нет, – сказал он.

Она оставила пальцы блуждать по его груди, вороша такие знакомые грубые волоски. Большим пальцем ощутила твердый сосок.

– И кого ты решил туда впустить? Бартона?

– У него сила, – сказал Тимми.