Грэм Мастертон. Рассказы

— Нет, чувак, — отнекивался Руфус. — Вот те крест. Я тебе обещаю. Не буду говорить, что она не чокнутая, но, по-моему, ты свихнулся не больше неё, поэтому сомневаюсь, что Элис это заметит.

Они встретились на обеденном перерыве, в ближайшем «Пицца Хатте», который оказался почти пустым, не считая двух упитанных малолетних матерей и их вопящих отпрысков. Дэвид заказал пиццу пепперони и пиво, а Элис ограничилась салатом из зелени и чашкой чёрного чая.

Заведя с ней разговор, Дэвид понял, что Элис куда менее чудная, чем он представлял. У неё была короткая и строгая, серебристо-белая причёска, и Дэвид считал, что она средних лет, но теперь увидел, что волосы обесцвечены и мелированы, так что ей не больше тридцати одного — тридцати двух. У Элис было острое кошачье личико и сочетающиеся с ним зелёные глаза, она носила обтягивающую чёрную футболку и, как минимум, по полдюжины затейливых серебряных браслетов на каждом запястье.

— Ну, и что же сказал Руфус, услышав от тебя такое? — спросила она, держа обеими руками чашку с чаем и дуя на неё.

— На самом деле он держался довольно хорошо, хотя, вообще-то, мог бы и обхохотаться. Большинство остальных из группы так и поступили бы.

— У Руфуса тоже есть своя история, — сообщила Элис. Дэвид вздёрнул бровь, ожидая услышать рассказ об этом, но она явно не собиралась развивать эту тему.

— Ты слыхал слово «ветошь»? — спросила она.

— Конечно.

— Большинство людей считают, что это значит нечто дрянное. Ну, знаешь, что-то второсортное. Но это слово также означает шерстяную пряжу, изготовленную из ношеной одежды. Старые куртки и свитера режут в клочья, а затем прядут заново, добавив чуточку новой шерсти. Большую часть новой одежды изготавливают так.

— Нет, этого я не знал, — заметил Дэвид.

— В викторианские времена эти парни бродили по улицам, звонили в колокольчики и собирали старую одежду. Их звали «ветошниками». В наши дни этим занимаются в основном литовцы, которые утаскивают все мешки с одеждой, отданной на благотворительность. Они везут эти мешки обратно в Литву, перерабатывают в новую одежду, а затем опять продают нам.

— Что-то я не вполне понимаю, куда ты клонишь.

Элис отхлебнула чаю, а затем продолжила:

— Бывает, эта самая ношеная одежда принадлежала кому-то, весьма жестокому. Бывало, что и убийцам. А одежда перенимает характерные особенности своего владельца. Знаешь, как будто примерять чужой пиджак. Появляется чувство, будто ты — это он.

— И что ты пытаешься до меня донести? В моём халате могла оказаться шерсть, когда-то входившая в одежду какого-нибудь убийцы?

— Вот именно, — кивнула Элис.

— Но это было не так, как если бы я его надел и я же убил своих родителей. Халат ожил. Халат совершил это сам по себе!

Внезапно Дэвид осознал, что слишком громко разговаривает, а две малолетних матери таращатся на него во все глаза.

Он сбавил тон и спросил:

— Как это он ожил сам по себе? Я хочу сказать, как такое вообще возможно?

— По-научному такое называется «крепускулярная анимация», — отвечала Элис. — Это значит, что, когда темнота сгущается, то неодушевлённые предметы как бы оживают. Большинство людей не понимают, что тьма — не просто отсутствие света. Тьма — сама по себе стихия, и она ищет другую тьму, чтобы напитаться. Той ночью, когда у тебя выключили свет, тьма в твоей комнате обнаружила тьму, укрывшуюся в халате, ещё больше напитала её своей тёмной энергией и вызвала к жизни.

— Извини, Элис. У меня всё это в голове не укладывается.

Элис положила свою холодную длиннопалую ладонь поверх его руки. Её зелёные глаза смотрели, не мигая.

— А что другое могло произойти, Дэвид? По твоим же словам, в дом никто не вламывался, а ты сам этого не делал. Ты и не смог бы этого сделать, у тебя просто не хватило бы сил. И твоя марионетка тоже ожила, ведь так? По-твоему, как такое случилось?

Дэвид пожал плечами. — Чёрт его знает. И с чего это мой халат ожил именно тогда, той ночью? До неё он провисел там месяц. Мама купила его мне в октябре, чтобы я надел его на ночь Гая Фокса.

— Ну, на этот вопрос я не отвечу. Но это могла оказаться какая-то памятная дата. Может быть, годовщина с того дня, когда тот, кто носил одежду из шерсти, вошедшей в твой халат, кого-то убил. Тут точно не скажешь.

Дэвид долго сидел и молчал. Элис ковырялась в салате и потягивала чай, но он даже не притронулся к пицце.

— Откуда тебе всё это известно? — поинтересовался он. — Всё про эту, как ты её назвала, скреспусулярную чушь?

— Крепускулярную анимацию. «Крепускулярный» значит всего-навсего «сумеречный». Прабабушка рассказывала мне. Когда шла война, с одним из её сыновей что-то произошло. При светомаскировках темноты было хоть отбавляй. Повсюду целое море тьмы. Прабабушка говорила, что раньше в местном парке стояла статуя плачущей женщины — мемориал Первой мировой войны. Видимо, её сын вместе с другом ночью решили срезать путь через парк, а статуя ожила и погналась за ними. Голову её сына раздавили о металлическую ограду, а шею сломали.