Грэм Мастертон. Рассказы

— Тебе прекрасно известно, кто там! Шестой человек! Ты и сам должен был его увидеть!

По выражению моего лица Майкл понял, что я и увидел. Он неуклюже протиснулся назад в палатку.

— Возможно, он сумеет помочь! — предположил Майкл. — Возможно, он поможет нам спастись!

— Майкл, он не может быть настоящим. Это что-то вроде галлюцинации, вот и всё.

— Как ты можешь утверждать, что он ненастоящий? Он ведь стоит снаружи!

— Майкл, его просто не существует. Его не может существовать. Он просто в нашем воображении, вот и всё.

Но Майкл был чересчур взбудоражен.

— Южный полюс существует только в нашем воображении, но всё равно остаётся Южным полюсом.

Я пытался с ним спорить, но мы оба проголодались и закоченели от холода, так что мне не захотелось понапрасну тратить силы и надежду. На последних каплях иссякающего газа я заварил горячий шоколад, мы сели рядом и выпили его. Майкл всё время глядел на полог палатки, будто собирал силы, чтобы выйти в пургу и встретить шестого человека лицом к лицу.

Пурга неутомимо завывала уже почти пять дней, когда Майкл ухватил меня за плечо и потряс, чтобы разбудить. В тусклом свете гаснущего фонарика блестели его покрасневшие глаза.

— Джеймс, нет никакой надежды, верно? Мы так и умрём здесь.

— Брось, не вешай носа, — ответил я ему. — Пурга не может тянуться очень долго.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Ты ведь так же хорошо, как и я, понимаешь, что всё кончено. Остаётся только одно.

— Ты же не станешь выходить наружу?

Он кивнул.

— Теперь я понял, кто он такой, этот шестой человек. Отс тоже это понял. Он — Отчаяние. Он — абсолютное отсутствие человеческой надежды. Эскимосы всегда утверждали, что в некоторых чрезвычайно холодных местах исключительно мощные человеческие эмоции могут обрести человеческий облик. Так говорили и индейцы-квакиутлы.

— Брось, Майкл, ты теряешь хватку.

— Нет, — возразил он. — Нет! Когда Скотт добрался до полюса и обнаружил, что Амундсен успел сюда первым, то впал в отчаяние. К тому же, вероятно, он понимал, что они не смогут вернуться живыми. И это обратилось шестым человеком, Отчаянием; и Отчаяние выслеживало их, одного за другим; и знаешь, что говорят об Отчаянии? Отчаяние срывает саму плоть, прямо с костей.

Майкл не казался сумасшедшим; но меня он сводил с ума. Он всё ещё улыбался, словно никогда не был счастливее. «Отчаяние нас настигнет», — так писал Отс, и Майкл оказался прав. В этом был некий вывернутый наизнанку смысл.

Он крепко меня обнял.

— Хочу, чтобы ты позаботился о Тане. Я знаю, как сильно она тебе небезразлична. — Затем Майкл открыл полог палатки и выбрался наружу.

Щурясь от обжигающе ледяного ветра, я видел, как он поковылял прочь, направляясь к вертолёту. Еле различая сквозь снег, я увидел рослого человека, поджидающего Майкла, человека в чёрном, неподвижного и безгранично терпеливого. В некоторых чрезвычайно холодных местах исключительно мощные человеческие эмоции могут обрести человеческий облик.

Майкл встал прямо перед этим человеком, будто послушный солдат, прибывший к своему командиру. Затем человек в чёрном поднял обе руки и вонзил их в грудь майклова анорака, проткнув ткань, кожу и живую плоть. С жутким треском, который был слышен даже сквозь завывания метели, он буквально вывернул Майкла наизнанку, шквалом кровавого месива лёгких, сердца и трепещущих потрохов.

Затем пурга задула ещё яростнее и скрыла их. Трясущийся, перепуганно бормочущий, я закрыл полог палатки и съёжился под анораком и одеялами, в ожидании той или иной смерти.

Я возносил самую длинную молитву, которую когда-либо возносил человек, и надеялся.

Палаточный полог распахнулся, и я очутился в треугольнике солнечного света. Не было ни пурги, ни ветра, лишь далёкое посвистывание вертолётных винтов и человеческие перекрикивания.

Это оказался Родни.

— Джеймс! Боже мой, ты ещё жив, — изумился он.

Вместе с Таней я сидел на вершине Лита и смотрел на Селборн. Стоял один из тихих жарких безвременных августовских вечеров.

— Такие летние деньки нравились Майку, — промолвила она.

Я кивнул. Две ласточки спикировали и пронеслись прямо над нами. Самые верные домашние ласточки, что каждый год возвращаются вить гнездо в тот же самый дом.

— Иногда у меня такое чувство, будто он ещё с нами, — добавила Таня.

— Да, — согласился я. — Пожалуй, да.

— Но он хотя бы не мучился, правда?

— Нет, — ответил я ей. — Все трое погибли мгновенно, без боли. Они даже не успели ощутить пламя.

— Тебе повезло, — с небольшой печалью заметила она.

— Пойдём, — напомнил я. — Пора возвращаться.

Я помог ей подняться с травы, и мы вместе стали спускаться по склону холма, пробираясь между ежевикой и кустами можжевельника. В какой-то момент Таня опередила меня, а я на миг остановился и оглянулся — на тёплые и благоухающие рощи, на мирные летние склоны и на свою собственную тень, чёрную, высокую и неподвижную, словно воспоминание о том, чего никогда не было.

Перевод: BertranD

В стиле рококо