Несколько мгновений ушло на то, чтобы глаза привыкли к темноте. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Григорий встал за ее спиной, приготовился отразить нападение. Вот только никто не собирался на них нападать. Лиза… бедная девочка, которую она так и не смогла защитить, смотрела на нее с укором. Глаза ее были белесо-голубого цвета, смерть уже оставила на них свою печать. А Григорий был прав, когда говорил про раны и про то, что тела обескровлены. Но эти раны… они совсем не такие, как были на теле у бедной Зоси. Те – жадные, нетерпеливые, а эти расчетливые. Нетерпение убийцу настигло уже в самом конце, когда он добрался до сонной артерии. Нетерпение или опьянение отнятой жизнью.
Ольга стащила с руки перчатку, коснулась тонкого, полупрозрачного запястья. За спиной то ли застонал, то ли всхлипнул Григорий.
– Мне нужно убедиться, – сказала она, не оборачиваясь, всматриваясь в белое Лизино лицо, пытаясь пробиться сквозь холодную, мертвенную пелену небытия.
Ничего не вышло. Нет, кое-что она все-таки поняла.
– Эта девочка просто мертва, – сказала она, а потом сама же себя поправила: – Лиза. Мертва. – Нельзя обезличивать. Фашисты обезличивают, стирают даже память о своих жертвах, а она не станет. Она будет помнить каждого. Каждую…
– Вы уверены, тетя Оля?
– Я уверена.
Она уверена, а Григорий ей не верит. Ему нужны доказательства. Доказательства и гарантии.
– Все три?
– Погоди…
Чтобы дотянуться до второй и третьей, ей пришлось почти по пояс нырнуть в черное чрево котла. Было ли ей страшно? Нет, ей было горько и больно за этих несчастных девчонок, которым судьба отмерила такой короткий срок.
– Все три… – Она разжала онемевшие, заледеневшие пальцы, выпрямилась, отошла от люка.
– Откуда вы знаете?
Григорий смотрел на нее с ужасом.
– Я просто знаю, Григорий, – сказала Ольга твердо. – Они никому не причинят зла.
– Не причинят зла – это значит, не вылезут из башни, не пойдут грызть остальных? – Он дышал тяжело, хватал ртом воздух, словно ему этого воздуха не хватало.
– Не пойдут.
– И они… они были такими всегда?
Ольга поняла, о чем он. С каждым часом она чувствовала окружающий мир все острее. И ощущала, что Григорий боялся, боялся даже подумать, что его сын проводил свои ночи с такими… существами. Он представлял, как Митька сидит наверху, с головой укрывшись старым армейским одеялом, а эти… девочки скребутся в железную стену котла, уговаривают открыть люк, жалуются на холод и голод, просятся на волю.
– Они просто несчастные мертвые дети, – сказала Ольга, глядя прямо Григорию в глаза.
– И вы не станете ничего с ними делать?
– Я не стану проверять, мертвы ли они окончательно. Если ты об этом.
– А если вы ошиблись? – Григорий все еще сомневался, но в голосе его слышалось облегчение. – Если наступит ночь, и они… – Он не договорил, отчаянно замотал головой.
– Мы запрем люк, – сказала Ольга решительно. – Запрем люк, закроем башню. Если хочешь, можешь прийти сюда с наступлением темноты, чтобы убедиться.
Он как-то неопределенно дернул плечом, скрежетнул зубами, а потом прохрипел:
– И они будут лежать тут? Да, тетя Оля?! Эти мертвые дети будут тут лежать пока… – Он посмотрел на нее с яростью, как на врага. – Сколько они будут тут лежать? Их нужно похоронить по-человечески.
Она это понимала, как понимала она и другое: тот, кто сотворил все это, тоже может проверить.
– Похороним, Гриня. – Ольга хотела было погладить его по плечу, но передумала, спрятала руку за спину. – Только не сейчас, а когда разберемся окончательно, когда найдем твоего сына. Сейчас холодно. А в этой башне холодней вдвойне. Нужно немного подождать…
Кажется, он понял, что она пыталась ему сказать. Когда речь заходила о Митьке, он становился расчётливым и здравомыслящим. Они должны немного подождать. И девочки тоже…
– Я проверю, – буркнул он, запирая дверь башни на замок. – Я должен убедиться.
– Проверь, – согласилась Ольга. – Это твое право. А сейчас нам нужно идти. Нас и так слишком долго не было. Это может вызвать подозрения.
Григорий ничего не ответил, сунул руки глубоко в карманы пальто и, не дожидаясь Ольги, побрел вперед. Ольга постояла возле башни несколько мгновений, подобрала брошенную Григорием осиновую палку, сунула в ворох прошлогодней листвы. Не нужно оставлять ее тут на виду.
Когда Ольга шла мимо домика для гостей, ее окликнула Шура.
– Эй, вы! – В Шурином голосе был вызов.
– Что вам? – Ольга обернулась. Ей не нужны сейчас разговоры, ей нужно побыть наедине с собой, разработать хоть какой-то план действий.
– Вас искала… – Шурин голос сделался тише, неувереннее. – Эта вас искала!
– Давно?
Плохо, если давно, точно может что-нибудь заподозрить.
– Пару минут назад. Велела, чтобы вы сразу шли к ней. – Шура шмыгнула красным от холода носом, досадливо махнула рукой и скрылась за дверью.
Фрау Ирму Ольга нашла на втором этаже в кабинете. Перед кабинетом дежурил часовой. Он окинул Ольгу подозрительным взглядом, но заступать дорогу не стал. Наверное, получил соответствующие инструкции.
Старуха сидела за своим столом перед ворохом бумаг. Вид у нее был задумчивый.