Грешная и желанная

Энни сильно покраснела и как будто потеряла дар речи от удовольствия.

– Ну, а сегодня мы вас нарядим, как настоящую герцогиню, мисс Дэнфорт, – сказала она наконец.

Тэнзи застыла.

Но вообще-то естественно, что слухи достигли кровотока семейства Эверси, и, разумеется, кому, как не слугам, знать все об ухаживаниях Стэнхоупа.

Она немедленно расправила плечи, как будто это ухаживание – подбитый свинцом плащ и его нужно удержать изящно.

За последние две недели Тэнзи не сделала ни единой попытки очаровать кого-либо, но не похоже, чтобы Стэнхоуп и прочие это заметили. Когда они отправлялись на прогулку, он без устали весело болтал, или безрассудно правил пролеткой, или скакал верхом рядом с ней.

А вот Йена она ни разу не видела.

Вероятно, он занят подготовкой к своему кругосветному путешествию. Тэнзи изо всех сил старалась настроиться философски, быть зрелой и умудренной, думать о времени, проведенном с ним, как о мимолетной, потрясающей красоте – восходе, закате, всякое такое. Это не смогло ее утешить, и тогда она попыталась разворошить угли того праведного, испепеляющего гнева, которым выгнала его со своего балкона. Но и тут ничего не вышло, потому что тот огонь уже погас. Потому что Йен, разумеется, был абсолютно прав, и смешно злиться на него за то, что он натворил (пусть и глупое, и эгоистичное) до того, как встретил ее. Глупо злиться на него за то, что он такой, какой есть. Тэнзи, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой, понимала, что им двигало. И уже прости-ла его.

И больше не считала таким.

Однако казалось, что ей осталось только одно – страдать молча до тех пор, пока… ну, пока она не перестанет. По-видимому, в какой-то момент истории своей жизни страдать она перестанет – ну, или придумает какой-нибудь действенный способ справиться с тем, что пока кажется ей ужасно несправедливым и почти невыносимым.

Им двоим просто придется пополнить ряды влюбленных, родившихся под несчастливой звездой, думала Тэнзи. Тристан и Изольда. Ромео и Джульетта.

Оливия Эверси и Лайон Редмонд.

В книгах это выглядит куда романтичнее.

А в реальной жизни – просто отвратительно.

Кроме того, он ведь так и не сказал, что любит ее. Я буду хотеть тебя до того дня, когда умру. Это он сказал, но ни слова о любви.

И что, лучше, если бы сказал?

Да, решила она. Лучше. Она не знала точно, любит ли он ее на самом деле, признался бы, даже если бы любил, и именно это придавало ей сил, именно это помогло продержаться целых две недели ухаживаний Стэнхоупа, это выталкивало ее из кровати каждое утро после той ночи на балконе, это делало мысль о жизни без него на крошечную каплю терпимее.

В каком-то смысле благо, что он покидает страну, потому что выйти за кого-то другого, зная, что живешь с ним на одном континенте, дышишь одним воздухом, поднимаешь глаза и видишь одни и те же звезды, казалось… нелепым. Против законов природы.

Но не выйти, причем составив блестящую партию, казалось предательством не только родительской воли, но и герцога, и… самой себя. Родители хотели для нее только одного – чтобы она жила в безопасности, чтобы ее холили и лелеяли. Чтобы у нее снова были дом, семья и стабильность.

И, да поможет ей Бог, она и сама всего этого хотела.

Но сегодня вечером… вероятнее всего, сегодня вечером она увидит его снова. Хотя бы краем глаза.

Тэнзи усилием воли вынырнула из размышлений и повернулась к Энни, наблюдавшей за нее со сбивающим с толку сочувствием. Впрочем, это выражение тут же исчезло с ее лица.

– Что бы ты надела, Энни, если бы знала, что увидишь мужчину в последний раз и хочешь, чтобы он тебя никогда не забыл, чтобы любая новая женщина бледнела по сравнению с этим воспоминанием?

И вот тут выражение лица Энни заставило Тэнзи осознать, что да, слуги замечают все. Они знают, кто где спит и как смяты постели по утрам, а лакеи, бесшумно снующие по дому, видят, кто с кем обменивается взглядом. Они должны знать.

Камеристка неожиданно крепко сжала ее руку.

А потом прошептала:

– Не важно, что вы наденете, мисс. Он никогда, никогда вас не забудет.

Йен не хотел идти на бал.

Не хотел видеть, как Тэнзи танцует с другими мужчинами, не хотел танцевать с другими женщинами. Но он никогда не был трусом, обладал превосходными манерами и чувством долга, поэтому он тщательно побрился, оделся и спустился в бальный зал. Мать настояла; раз уж он собирается в кругосветное путешествие, она хотела насмотреться на него перед отъездом. Он никогда не мог отказать матери.

Так что он умудрялся улыбаться, кланяться и говорить положенные банальности проходящим мимо гостям. Бывали вечера и похуже, переживет и этот. Нужно просто все время двигаться по залу, улыбаться, кивать. Тогда, если кто-нибудь спросит: «Вы видели Йена?», многие кивнут и скажут «да», и все будут знать, что он добросовестно выполняет свои обязанности. О, он великий стратег!

А завтра можно будет уехать в Лондон. Расстояние поможет. Как и опиум, оно не избавит от боли, но обязательно поможет ее приглушить.