Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой

Много позже я поняла, что ему было плохо не оттого, что мне хорошо, а потому, что он к моему успеху больше непричастен. Птичка вырвалась из-под его крылышка, и теперь Моша не мог учить меня больше ничему. Разве это предательство с моей стороны? Его собственная стратегия оказалась для Голливуда неприемлемой (не потому, что плоха, а потому, что другая), он не сумел дать мне ничего, кроме самого приезда в Голливуд, на какое-то время даже вынужден был бросить, у меня нашлись другие помощники и покровители, я оказалась способна выплыть и сама.

Это чувство взаимной вины было ужасным, мы по-своему любили друг друга, я все равно считала Стиллера своим наставником, учителем, своим мэтром, но мне требовалась воля и движение дальше. Ни того, ни другого Стиллер больше дать мне не мог.

Становилось понятно, что ему придется возвращаться. Осторожно, исподволь Моша заводил такие разговоры. Они приводили меня в ужас. Бросить все тогда, когда стало что-то получаться? Я могла уйти, когда его отстранили от съемок «Соблазнительницы», если бы это случилось, мы вернулись бы в Европу и вспоминали Голливуд с ужасом и неприязнью, но Стиллер сам настоял на продолжении работы. Он перешел на другую студию, а я закончила «Соблазнительницу» с новым режиссером.

А в «Плоти и дьяволе» появился Гилберт, вспыхнула любовь, пожалуй, именно это задело Стиллера сильней всего. Назревал разрыв, чему Майер радовался. Конечно, оставшаяся без неприятного для студии наставника Гарбо становилась пластилином, из которого можно лепить что угодно. Но не тут-то было, ничем вязким и тягучим я не стала, напротив, я больше не боялась навредить Стиллеру и не держалась за Голливуд. С тех пор самой действенной фразой стала такая:

– Нет, это мне не подходит. Пожалуй, пора возвращаться домой…

Но, снимаясь в «Плоти и дьяволе», я ни о каком отъезде и не помышляла. Влюбленность с Гилбертом была взаимной, закончилось все тем, что, устав ссориться с Мошей, я просто переехала в имение Джона. Но я не желала жить с ним, как жила с Максом, теперь я уже была иной. Гилберт срочно возвел отдельный домик чуть в стороне от основного здания, насадил сосен и выкопал пруд, чтобы имитировать природу Швеции. Внешне приличия были соблюдены – Гарбо гостья у Гилберта. Никто не сомневался, что мы спим вместе, но ханжи могли быть спокойны: что творилось в спальне за закрытыми шторами, знали только те, кто болтать не любил.

Я не представляла, что смогу играть любовные сцены с кем-то кроме Гилберта. А потому, когда выяснилось, что Вронским рядом с моей Анной Карениной запланирован другой, пришлось срочно имитировать болезнь. Я болела до тех пор, пока студийные боссы не сообразили поменять актера. Гилберт при этом еще и режиссировал часть сцен.

Джон подсказывал мне, как вести себя в той или иной сцене, если мы не были в кадре вдвоем. Это тоже хорошая школа. Ах, если бы они смогли работать вместе с Морицем! Но этого не случилось, на премьере «Любви» (так назвали фильм в американском прокате) Стиллера не было, он отбыл в Швецию, где поставил на театральной сцене «Бродвей» и довольно быстро зачах.

Съемки «Любви» по роману «Анна Каренина» не стали чем-то потрясающим. Вопреки логике произведения у фильма были сняты два финала: один для Европы, следовавший логике романа, где Анна Каренина бросается под поезд, второй для проката в Америке со счастливым концом. Не все зрители читали «Анну Каренину», а потому искренне верили, что иного финала и быть не могло.

Снова запретная любовь, мешающий влюбленным муж, страдания и… либо гибель, либо торжество сказочной морали. После такого финала мы с Гилбертом обязаны быть вместе, иного зрители просто не приняли бы.

Самая известная история о нас с Джоном Гилбертом – мой побег из-под венца.

Вообще, Джон был женат четырежды, а к моменту нашей встречи уже дважды разведен. Почему-то в Голливуде развод не считался чем-то неподобающим, а вот жизнь в одиночестве порицалась. Требовалось создавать видимость семьи, а потому актеры и режиссеры без конца женились друг на дружке, разводились и женились снова.

Столь страстная влюбленность, какую мы демонстрировали на экране в двух фильмах, требовала продолжения в жизни. Гилберт воспринял это как нечто само собой разумеющееся и решил, что третьей супругой непременно должна стать я.

Что об этом думала я сама? Очень сложно выразить словами.

Я была влюблена, я горела, и не только на площадке. Я никогда не делала различий между красотой женского и мужского тела, считая, что красивое тело прекрасно само по себе, кому бы ни принадлежало. Как и красивое лицо.

Джон Гилберт был красив, а еще нежен, бережен и влюблен… Все вытекало именно из этого: его влюбленности. Не знаю, каким чутьем я поняла, что такое состояние не может продолжаться вечно. Нельзя вечно играть любовь на экране, нельзя вечно любить в жизни. Стать супругой Джона Гилберта?