Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой

Возможно, стала бы. Не думаю, что наш брак продлился долго, но какое-то время продлился. Гилберт мог пробудить мои чувства, рядом с ним я оживала, загоралась, оставалось понять, стоит ли связывать себя брачными узами. Живя в домике в его имении, я размышляла над этим. Нет, я не боялась его измен, потому что прекрасно знала: стоит такому случиться, и меня не удержит ничто. Я не ревновала к женам или актрисам, с которыми Джон играл, знала, что не буду ревновать в будущем. К тому времени Гилберт был единственным мужчиной, который сумел всколыхнуть мое нутро, заставить трепетать сердечко не только на съемочной площадке, но и вне нее. Но как надолго?

Что меня смущало? Влюбленный красавец, звезда экрана, состоятелен, с прекрасными перспективами, потому что Майер относился к нему хорошо, не монстр, не подлец, не сноб… Он влюблен, я влюблена…

Но замужество означало бы обязательную игру в паре, бесконечные вариации либо «Плоти и дьявола», либо «Любви» по схеме: любовь – разлука – страдание – воссоединение или гибель. Осознав это, я испугалась, что обязательность экранной любви просто убьет настоящую, вынужденные постоянно быть вместе, играть в одних эпизодах, выставлять наши чувства напоказ, мы могли очень легко их потерять.

А еще замужество означало конец загадочной Гарбо, которую придумал Эдингтон. Дело не в том, что этот образ был по мне, а в том, что рядом с Гилбертом-мужем я невольно становилась публичной, его известность просто вынудила бы меня показаться из тени. Но это же потребовало бы совсем другой Греты Гарбо, той, которой не было, какую Джон не знал. Боюсь, он не подозревал, что такой Греты не существует. Гилберт видел меня экранную, как видели зрители, загадочную, и любил такую же. Что будет, когда он поймет, что это лишь образ, что я сырой материал, который Стиллер так и не успел по-настоящему обработать? Нужна ли я ему такая?

Это так страшно – понимать, что когда вуаль спадет, любимый может тебя не узнать, а если и узнает, то будет просто разочарован. Я готова была отказаться, но Гилберт и не мыслил такого поворота событий.

И все же я вышла бы замуж за Гилберта, конечно, оставив свое имя и вытребовав достаточно свободы, попыталась играть загадочную Гарбо даже наедине с Джоном (попытка, заведомо обреченная на провал), если бы не трагическая весть, пришедшая из-за океана. Умер Мориц Стиллер. Он смог поставить спектакль, доказав, что не растерял талант по ту сторону Атлантики, но после премьеры прожил недолго.

Не стало моего первого наставника, моего учителя, человека, превратившего Грету Ловису в Грету Гарбо. Я чувствовала себя виноватой за его неуспех в Голливуде и свой успех тоже. Я понимала, что Стиллер позволил Голливуду перемолоть себя, чтобы дать мне время стать звездой, ведь реши он уехать после первой неудачи, я бы тоже вернулась в Европу. Получалось, что Мориц пожертвовал собой, а я этого даже не оценила, скандалы последних месяцев были ужасными и даже безобразными, тогда Стиллер страшно злил меня своей ревностью и не совсем справедливыми упреками. Если честно, я даже обрадовалась его отъезду, потому что почувствовала себя свободней.

Когда Морица не стало, я поняла, что все эти скандалы были просто из-за любви, Стиллер любил меня, он мог сколько угодно прикрываться интересом к молодым людям, вести себя просто как наставник, прикидываться безразличным, ревность и эти скандалы выдали его настоящие чувства.

Что было бы, пойми я это тогда? Конечно, уехала вместе с Мошей. Были бы мы счастливы? Нет. Во-первых, я сама не любила Стиллера так, как любила Гилберта или Битона, или того же Стоковского. Во-вторых, еще неизвестно, как сложилась бы моя карьера в Европе, а если не слишком удачно, то рано или поздно всплыл вопрос о том, что Стиллер ее испортил.

Мориц сделал все верно, поняв, что он третий лишний, просто покинул Америку. И я поступила правильно, не отправившись следом, это не сделало бы счастливым никого из нас.

Но когда известие о его смерти достигло Америки, я была удручена сверх меры. Однако на просьбу отпустить меня на похороны в Швецию студия ответила отказом. Звезда не имела права плакать по прошлому и напоминать зрителям и прессе об этом, по мнению студийных боссов, не слишком удачном прошлом тоже не имела права. Грета Гарбо могла капризничать только при выборе помады на губах, в остальном она рабыня, хотя и высокооплачиваемая.

Вот в такой атмосфере и готовилась наша с Гилбертом свадьба. Беда в том, что я не могла рассказать о своих размышлениях Джону. Он любил меня и попробовал бы понять, но едва ли это удалось. Понять, что значил для меня «склочный» Стиллер, едва ли мог актер, которому заглядывали в глаза, а если и мог, то просто приревновал бы. Гилберт действительно страстно желал на мне жениться. А я в последнюю ночь перед свадьбой вдруг почувствовала, что лучше быть действительно замкнутой и одной, молчаливой, нелюдимой, странной, чем долгое время притворяться еще и перед человеком, которого тоже любишь.