Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой

Возможно, я ошибаюсь или что-то путаю по прошествии стольких лет, но мне кажется, что Хаузер познакомил меня с Валентиной, чтобы отвязаться. Третий Пигмалион сделал для меня, что мог, наставив на путь истинный в ведении правильного образа жизни, научил держать вес, но наш бурный полуплатонический роман уже явно подошел к концу и требовал какой-то развязки. Разрывать отношения резко не хотелось обоим, и мы искали выход, желая остаться друзьями.

Получилось.

Выход нашел Хаузер. Однажды он повел меня к Валентине, чтобы заказала у нее платье.

– Грета, у женщины должны быть платья, нельзя все время носить брюки и свитера!

Я сдалась и отправилась с ним на Мэдисон-авеню в «Платья Валентины». Об элегантности хозяйки и умении подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки любой фигуры ходили такие слухи, что очередь из желающих и на себе испытать диктат этой русской не иссякала. Одеваться у нее стоило дорого, но я уже могла позволить себе такую роскошь.

Мы очень быстро подружились, особенно когда эту дружбу поддержал супруг Валентины Джордж Шлее.

Валентина Санина родилась где-то там, в снегах России. Я никогда не бывала в этой стране и не представляю ни взаимного расположения городов, ни их облик. Валентина и Джордж позже показывали фотографии и даже картины. На картинах люди разъезжали по улицам в каких-то санях или на лошадях, одетые в длиннополую одежду и огромные шапки. Причем везде снег. Швеция тоже северная страна, но у нас бывает лето, пусть и не очень теплое. Неужели в России всегда так холодно?

Услышав такой вопрос, Валентина звонко смеялась:

– В России тоже бывает лето, и очень жаркое.

На фотографиях несколько иначе, но все равно странно. Валентина любовалась снимками соборов и вздыхала:

– Смотри, как красиво…

Но я видела не сам собор, а женщин перед ним в платьях начала века. В таких ходили женщины в Стокгольме.

– И снимки тоже начала века! Я не знаю, как выглядит сейчас Киев, я так давно там не была, что забыла названия некоторых улиц…

В ее немного выцветших, но когда-то явно очень красивых голубых глазах появлялась грусть… Я хорошо понимала новую подругу, сама ночами пыталась вспоминать какие-то улочки Стокгольма, по которым разгуливала в детстве. И разговаривала сама с собой шепотом во время прогулок тоже по-шведски. Забыть язык, если на нем не говоришь, очень легко, а разговаривать на родном языке с акцентом преступление.

Услышав такие рассуждения, Валентина снова прослезилась. Удивительно, но когда рядом не было любопытных, эта властная, сильная женщина могла плакать. Нет, она не кидалась в кресло с платочком в руках, чтобы промокать слезы, не рыдала навзрыд, она замирала с глазами, полными слез. И эти слезы, даже если не катились по щекам, оставляли впечатление либо такого горя, что сердце щемило, либо заставляли замирать меня в ожидании, когда подруга вспомнит о моем существовании.

Я называю ее подругой, хотя много лет мы практически враждуем, наш консьерж неплохо зарабатывает, получая от обеих определенные суммы, чтобы мы не встречались в холле дома. Это условие обеих, мы не хотим даже случайно столкнуться.

Считается, что мы ненавидим друг дружку… Господи, ненавидели, ведь Валентины больше нет! Это моя победа – пережить и ее? Или она все же приготовила мне последний сюрприз, чтобы я о своем долгожительстве пожалела? Она может…

Рассказывать особенно не о чем, ни отношений, подобных Мерседес, ни какой-то другой грязи, о которой постоянно и совсем не прозрачно намекали газеты (жизнь втроем), не было. Но если завтра в газетах или на прилавке магазина я увижу «воспоминания» Валентины, в которых она расскажет то, чего не только не было, но и быть не могло (например, пятеро детей у нас с Джорджем или наличие фотографий оргии втроем с Битоном), никто даже не задумается, что это небылица, поверят, проглотят любую глупость. Опровергать? Глупо, потому что чем больше опровергаешь, тем больше верят.

Если это случится, я промолчу, замкнусь совсем и перестану вообще с кем-либо общаться. Я бы уехала на крошечный островок и прожила там, если бы не была уверена, что через неделю приплывет лодка с журналистами, и мне придется спасаться вплавь от их вопросов. Спокойно только рядом с очень богатыми людьми, которые, защищая свое спокойствие, заодно защищают и мое. О них позже.

Сначала все же о Шлее.

Никакой «жизни втроем» никогда не было. Почему?

Валентина очень умная женщина, я просто преклонялась перед ее способностью все предусматривать и просчитывать. Думаю, она и меня возненавидела за свою единственную ошибку – Валентина не предусмотрела, что Джордж будет не только разъезжать со мной по Европе и отдыхать в Италии, но и оставит мне все, что за это время заработано! Это серьезный удар не столько по финансовым надеждам Валентины, сколько по ее самолюбию.