Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой

Нужно вспомнить, кем и какой я была при встрече с Валентиной и Джорджем и когда они стали моими наставниками. В годы войны я чувствовала себя нужной, несмотря на опасность, которой подвергалась. Но после…

Мне сорок, для актрисы это критический возраст, особенно той, для которой главное ее лицо. Лицо может дольше выглядеть молодым, чем тело, но на нем заметней малейшее старение. Недаром Битон так резвился по поводу моих морщинок. Кого играть? Постаревшую женщину-вамп? Это было бы ужасно. Танцевать канкан на крыше автомобиля, как Марлен Дитрих, доказывая, что я «еще ничего»? Глупо.

Договора со студией не было, другие предлагали неприемлемые роли либо откровенное повторение того, что я уже много раз играла. В кино Грете Гарбо ни новой, ни прежней места не нашлось. Битон винил в этом меня, мол, если бы я с самого начала не играла тех самых женщин-вамп, а снималась в серьезных трагических ролях, то могла играть до старости.

Это жестоко и несправедливо, потому что у меня не было никакого выбора, я вынуждена играть то, что предлагали, а как только попыталась сменить амплуа, зрители отвернулись. К тому же возраст… Зрители, как и сам Битон, не склонны прощать актрисе ее морщинки.

И тогда после войны я нашла новое общество – общество состоятельных, даже богатых людей. Им не были нужны мои собственные деньги, мое тело, даже моя популярность, у них хватало своего. Нет, ввел меня туда не Шлее, «русского осетра» не слишком жаловали гости яхты «Кристина». Зато Шлее помог мне стать состоятельной, чтобы не быть среди этих гостей белой вороной или бедной родственницей.

Джорджу очень нравилась моя привычка деньги копить и нежелание тратить. Делать деньги… что могло быть для Шлее интересней? Вкладывать, но не как Онассис с риском потерять все, а наверняка, скрупулезно просчитывая возможности каждого вложения. Я доверила свои финансовые дела Джорджу, и не пожалела.

Конечно, Онассис миллиардер, его состояние и возможности не шли ни в какое сравнение с нашими, но зато у нас была уверенность в завтрашнем дне. За эту уверенность я Джорджу благодарна. Я заработала то, что у меня есть, сначала бесконечными съемками, потом разумными вложениями и тратами, я могу гордиться своим состоянием без угрызений совести. Конечно, Ари посмеивался над Джорджем, даже презирал «этого неповоротливого русского осетра», а Шлее терпеть не мог нахрапистого Онассиса, вечно действующего на грани (а иногда и за ней) закона и человеческой морали, но оба правы по-своему.

Валентина рассчитывала, что я буду довольствоваться положением запасной жены ее мужа, но вышло иначе. Когда выяснилось, что Джордж действительно готов делить себя пополам, причем это означало, что одна его половина принадлежит мне, а вторая… ему самому, Валентина меня просто возненавидела.

Я стала его Галатеей, но особого рода. Джордж делал мое состояние, утверждая, что еще немного, и у меня будет достаточно средств, чтобы жить по-своему, вообще не обращая внимания на остальных.

Жить так, как хочется мне самой, будучи достаточно состоятельной, чтобы не беспокоиться о будущем… Это же то, о чем я мечтала еще в детстве! Джордж Шлее осуществлял мою мечту. Разве можно не быть за это благодарной? Я была.

Валентина расценивала это иначе (и тоже была права) – ее супруг уделял слишком много времени и сил капризной звезде, которая ни на что не способна сама. Мы больше не надевали одинаковые платья и костюмы, не разгуливали с ней под ручку, мы с трудом терпели присутствие друг друга. Галатея слишком отвлекла Пигмалиона от его супруги и собственной семьи. Тем не менее Валентина приветствовала наши ежегодные поездки в Европу без нее.

Джордж умер в Париже осенью 1964 года во время одной из таких поездок.

В его смерти обвинили меня. Дело в том, что медики, вызванные в отель из-за сердечного приступа Шлее, меньше занимались им и больше глазели на меня. Как же, оказаться свидетелями личной жизни закрытой кинозвезды! Страшно хотелось накинуться на них с кулаками, но что я могла? Время было упущено, Джордж погиб.

Я откровенно запаниковала, не зная, как поступить. Что бы я ни сделала, все было плохо. Любовница женатого мужчины… Любой другой это сошло бы с рук, но только не мне. Меня немедленно предали бы анафеме, а уж дать такие козыри Мерседес с Битоном значило вовсе лишить себя покоя на долгие годы.

И я удрала к Сесиль Ротшильд, а потом и вовсе в Нью-Йорк.

О, какой бальзам был пролит на израненные моим невниманием души де Акоста и Битона!.. Какой повод я дала вопить во все горло о моем эгоизме!

Битона удержало только то, что место подле меня вдруг оказалось свободно, Шлее ему больше не мешал. Ссориться со мной открыто оказалось в тот момент невыгодно.

Думаете мои лжедрузья поддержали меня после смерти наставника? Ничуть не бывало. Битон тут же навязался в круиз к Сесиль Ротшильд, о чем бедолага быстро пожалела, как пожалела и я, что не предупредила подругу о пакостном характере своего бывшего любовника.