Грезы и тени

Но только на мгновенье! Я всмотрлся въ Него: да! нельзя было вообразить страданія больше, чмъ прочелъ я въ Его изможденномъ лик, но, подъ истерзанной плотью, я видлъ все тотъ же непоколебимый, высокій духъ, чуждый человческимъ страстямъ и порывамъ! Пророкъ страдалъ, но былъ спокоенъ и благъ въ своемъ страданіи: мысль Его оставалась свободною въ узахъ, убжденія — ясными во мрак смерти, чувства — святыми въ оскверненіи.

Онъ считаетъ себя правымъ! Эта мысль возродила во мн гнвъ, убитый было изумленіемъ. Пророкъ былъ уже возл меня. Тогда я проклялъ Его предковъ и съ крикомъ ударилъ Его.

Пророкъ упалъ на колни… Когда же я взглянулъ въ Его широко раскрывшіяся очи, я прозрлъ въ нихъ Бога…

Уста Іисуса дрогнули, и я внялъ въ дыханіи ихъ волю Невдомаго:

— Живи!.. Иди!..

То былъ голосъ Бога.

Я затрепеталъ… свтъ улетлъ изъ моихъ очей.

Я очнулся. Улица давно уже опустла. На далекой Голго чернли три креста…

Городъ былъ тихъ и мраченъ.

Въ ушахъ моихъ безостановочно звучали слова: «живи! иди! живи! иди!» Сердце мое болло и влекло меня — куда? я не зналъ и страдалъ отъ незнанія…

«Живи! иди!.. живи! иди!».

Глубокой ночью я оставилъ свой домъ и пришелъ на Голгоу.

Ночь была черна. Римскій стражникъ, бренча оружіемъ, мрными шагами кружилъ по холму. Его смнники молчаливо сидли y костра — красное пламя странно играло на суровыхъ лицахъ. Отъ крестовъ доносилось рыданіе — тихіе стоны, пвучія жалобы. Было жарко и душно, но, когда рыданіе коснулось моего слуха, я похолодлъ, y меня точно оборвалось сердце. Начальникъ стражи былъ мн знакомъ.

— Что такъ поздно? проворчалъ онъ, отвчая на мой привтъ, — зачмъ пожаловалъ?

— Дай мн увидть Его… сказалъ я.

— И ради того ты, въ такую пору, оставилъ теплую постель? Юпитеръ и Юнона! Люди Іерусалима! не сошли ли вы съ ума?.. Но я радъ теб, еврей! Садись къ огню и раздли съ нами ужасъ этой ночи… Спокойно ли въ город?

— Все кром сна.

— Да! да!.. кровавые призраки бродятъ по улицамъ и стучатся въ дома живыхъ: страшныя грезы реютъ надъ постелями и кричатъ въ уши спящихъ неслыханныя рчи… Еврей! я старый солдатъ, служу второму кесарю — да хранятъ его боги! — былъ и въ Испаніи, и y бриттовъ и, въ числ немногихъ, спасся отъ бойни въ Тевтобургской пущ. Тамъ лежалъ я три дня и три ночи, спрятавшись подъ корни вывороченнаго бурею дуба, и своими глазами видлъ, какъ души убитыхъ воиновъ реяли, при свт мсяца, наравн съ вершинами вковыхъ деревъ и, неукрощенныя самою смертью, продолжали рубиться, какъ будто еще облеченныя плотью. Но т ночи, въ сравненіи съ этою были веселымъ пиромъ. Касторъ и Поллуксъ! На мст игемона я не наложилъ бы руки на вашего философа. Онъ былъ Божьимъ человкомъ. Я видлъ его сегодня первый разъ въ жизни, но, когда онъ скончался, мн стало грустно, какъ будто умерла моя душа. Ты нехорошо поступилъ, что ударилъ Его…

— Постой… скажи мн — кто тамъ плачетъ?.. Зачмъ же ты хмуришься и страхъ на твоемъ лиц?

— Взойди и узнаешь! угрюмо отвтилъ солдатъ.

Онъ выдернулъ изъ костра горящую головню и подалъ мн. Я поднялся на холмъ. Колни мои дрожали, и шумъ собственныхъ шаговъ пугалъ меня. Рыдавшій, заслышавъ меня, заглушилъ свои вопли, и только изрдка проносились въ воздух слабый стонъ или подавленное всхлипыванье. Я сталъ предъ крестами и поднялъ головню; пламя освтило холмъ: я былъ одинъ съ тремя казненными. Высоко надъ собою я увидлъ мертвое лицо Пророка. Я коснулся концами пальцевъ до ноги Его. Она была холодна. Я вонзилъ головню въ землю и задумался…

— Таинственный и Великій! ты проклялъ меня или отпустилъ мн вину сегодня? Быть можетъ ангелъ-мститель незримо поднялъ на меня разящій мечъ, a Ты, всегда всмъ прощавшій, и теперь словомъ милосердія остановилъ грозную десницу?

Если ты Богъ… О, какъ ужасна эта мысль мн, которыя такъ оскорбилъ Тебя!.. Если Ты Богъ… Я служилъ Ему всею моею жизнью, питался Его обтованіями, обливалъ слезами листы священныхъ пергаментовъ. Я любилъ Сіонъ за то, что онъ — мсто Божіе, мсто истины.

И что же? Когда истина явилась на землю во плоти, я помогалъ врагамъ ея распинать ее на крест!

Какъ жить? куда, зачмъ идти съ такою мыслью? Она отравитъ сердце, какъ листокъ борца заздравную чашу, источитъ мозгъ, какъ червякъ яблоко.

«Что есть истина?» спросилъ Тебя римлянинъ и оставилъ Тебя, не ожидая отвта. Ужели истина — не скрижаль, не твердый, жесткій камень, непокорный ни людямъ, ни временамъ, единый и неизмнный для всхъ вковъ и народовъ? Ужели и она, какъ духъ, облекшійся плотью, мужаетъ, старетъ, умираетъ и вновь возраждается вмст съ міромъ, живущимъ исканіемъ ея?

Мы имли завтъ. Ты равнодушно прошелъ мимо него. Онъ обветшалъ для Тебя. Ты несъ Свое слово, Свою новую истину. Но она показалась намъ грезой, потому что не то понимали мы въ вдохновеніяхъ вщихъ мужей прошлаго, не того мы ждали отъ нихъ!

Зачмъ они заставили насъ создать своего громоноснаго Мессію? зачмъ Ты позволилъ намъ полюбить его — дитя нашего воображенія — и тысячелтія жить мечтою о немъ? Мы, какъ Илія, ждали Тебя въ вихр бури и не узнали Тебя, пришедшаго въ тихомъ втр. И вотъ — Ты погибъ, и кровь Твоя на насъ и на дтяхъ нашихъ.