Пушкин вообще упоминается в дневнике чаще, чем кто-либо другой (более 200 раз). Ему посвящено несколько больших записей и множество восторженных реплик: «Для меня Пушкин вечная надежда»
(2 июня 1913), «С Пушкиным можно жить и умирать» (17 августа 1914), «Тень Пушкина всегда со мною» (28 августа 1914), «Какая красота, глубина, гармония сознания» (22 мая 1949) и т. п. Эпиграфами из Пушкина Вавилов начинал дневники 1913 и 1914 гг.: «На свете счастья нет, // а есть покой и воля» и «Сохраню ль к судьбе презренье? // Понесу ль навстречу ей // Непреклонность и терпенье // Гордой юности моей?» Словами Пушкина Вавилов неоднократно выражает собственные мысли и чувства, например: «Я – президент, „но счастья нет измученной душе“» (2 апреля 1947). Цитаты из любимых стихотворений Пушкина обычны и в ранних, и в поздних дневниках. Например, Вавилов трижды цитирует разные строки из стихотворения «Поэт и толпа», в том числе «Подите прочь – какое дело // Поэту мирному до вас!», четыре раза пишет: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей», пять раз вспоминает строки «Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман», семь раз – «Что пройдет, то будет мило». Часто используются в дневнике и другие известные пушкинские обороты – «А счастье было так возможно», «Пир во время чумы», «У гробового входа», «Добру и злу внимая равнодушно», «Двуногих тварей миллионы», «Все утопить», «Мальчики кровавые в глазах».Тютчева[505]
Вавилов цитирует около двух десятков раз. Дневник 1909 г. начинается с эпиграфа – последних девяти строк стихотворения «Тени сизые смесились»:Всё во мне, и я во всем!..Сумрак тихий, сумрак сонный,Лейся в глубь моей души,Тихий, темный, благовонный,Все залей и утиши.Чувства мглой самозабвеньяПереполни через край!..Дай вкусить уничтоженья,С миром дремлющим смешай!Вавилов прямо объявлял Тютчева «любимым поэтом»
(8 января 1909): «В нем я услышал такие яркие, полные мотивы отрицания личности, проповедь саморастворения в природе, в сравнении с которыми блекнет иногда Пушкин». Слова «Всё во мне, и я во всем!» Вавилов процитировал в дневнике еще четыре раза. Также четырежды (в поздних дневниках) вспомнил строки Тютчева: «О, нашей мысли обольщенье, // Ты, человеческое Я…»Примерно так же часто цитируется Лермонтов с его «таинственными, смертельно-грустными стихами»
(1 января 1915) – вроде выписанных в тот же день строк: «Уж не жду от жизни ничего я, // И не жаль мне прошлого ничуть, // Я ищу свободы и покоя; // Я б хотел забыться и заснуть». В поздних дневниках Вавилов четырежды вспоминает строки: «И как преступник перед казнью // ищу кругом души родной» и шесть раз «…некому руку подать // в минуту душевной невзгоды».Много в дневниках и цитат из других поэтов – от Г. Р. Державина и Е. А. Баратынского до поэтов Серебряного века.
О поэме А. Блока «Возмездие» Вавилов 30 марта 1914 г. написал: «Чудеса! Почти всю мою туманную „философию“ последних дней нашел в стихах, напечатанных сегодня в „Русском слове“. Стихи прекрасны, давно я таких не читал…»
– и далее в дневник вклеена большая вырезка из газеты с прологом к поэме.Иностранные (иноязычные) поэты, разумеется, цитируются реже (более 30 раз сделанные в дневник выписки из «Фауста» на немецком – не в счет). Особо отмечен был Вавиловым Э. Ростан («Сирано де Бержерак») в ранних дневниках и Омар Хайям в поздних (его Вавилов читал в немецком переводе).
В ранних дневниках в начале каждого года или в начале каждого нового блокнота (эти события не всегда совпадали) Вавилов обязательно делал стихотворный эпиграф. В поздних дневниках эта традиция вернулась только в дневнике предсмертного 1950 г., там вновь – практически тайно, незаметно, под адресом и телефоном владельца тетради – записан короткий эпиграф, всего пять слов – рефрен из стихотворения Лоренцо Медичи (1449–1492): «Di domań’ non c’è certezza»
– «В день грядущий веры нет»[506].Общая «поэтичность» Вавилова проявлялась не только через специфическую выразительность его философского языка, можно говорить об особой «поэтичности» (как противоположности сухой рациональности) его мировосприятия в целом.