Бессознательному, иррациональному традиционно принято отдавать в управление самую загадочную область сознания – сновидения. Отношение Вавилова к сновидениям – как обычно – очень противоречивое: «…думаю, что из этого подсознательного источника в науке и искусстве родилось самое большое и интересное»
(14 июля 1939) – «Сны: в них только отбросы бодрственного состояния» (26 сентября 1948). Тем не менее Вавилов прямо признается, что «часто задумывается о снах» (24 июля 1950). При этом теоретизирует о природе сновидений он на удивление мало (по сравнению, например, с рассуждениями о природе воспоминаний). В записи от 11 ноября 1909 г., например (с выводом: «о, если бы можно было жизнь – проспать»), или 14 июля 1939 г. (с интересным признанием в конце, что название книги «Глаз и солнце» ему приснилось). «Как это все уложено в мозгу? Это же чудо из чудес, бесконечное обилие тонких наблюдений, мыслей и высочайшего искусства» (24 марта 1942). «И какая разница между сном и „на самом деле“. Последнее время они у меня иногда сливаются» (19 ноября 1943). Вавилов, по воспоминаниям жены ([Келер, 1975], с. 182), «мгновенно погружался в детский спокойный сон и сны видел архитектурные и музыкальные». «…я очень часто вижу „эстетические“ сны, то посещаю картинные галереи, то обсуждаю планы декорировки какого-то дворца» (1 сентября 1914). Особо впечатлявшие его сны он регулярно записывал[513] и некоторые из снов вспоминал даже спустя многие годы (например, 20 августа 1950 г. – сон 50-летней (!) давности: «Помню, за месяцы перед экзаменом снилась форма учеников коммерческого училища, и все это казалось несбыточной мечтой» – [Франк, 1991], с. 105). В личном мире Вавилова сновидениям, несомненно, было отведено достойное место.Широко распространенный взгляд на природу рационального мышления: «человек мыслит словами» – применим к Вавилову с оговорками. Да, он много и успешно работал со словами. Но при этом явно плохо отличал слова и символы от образов и понятий. С мая 1945 г. в дневнике эти термины то и дело встречаются группой, через запятую. Например, 6 мая 1945 г. Вавилов особо пишет о «значении „образов“, слов, понятий»
, трижды повторяя это выражение: «Жизнь современного городского человека – это взаимодействие таких образов, слов, понятий о других людях, об их намерениях и пр. Трудно представить себе человека, выросшего в полном одиночестве. Что составит его жизнь. Его „образы“, слова, понятия? Безóбразная жизнь – движение, физиология – совсем другое. Начинается угадывание чего-то». «Странное и страшное чувство освобождения от условных символов, образов, слов. Они сильны – во сне и наяву» (4 июля 1945). «Забыто живое сознание, состоящее не из ощущений, а из образов, понятий, представлений, слов» (7 августа 1947). 25 мая 1950 г. Вавилов вновь делает развернутую запись о «громадном значении образов, понятий, слов в человеческом сознании», в частности об их изначальной обусловленности историей, окружением[514].