Уже в первом абзаце самой первой записи «поздних» дневников Вавилов пишет о вреде сознания: по мере роста и расширения сознание «переходит в свою противоположность, становится врагом своего носителя – тела»
(26 июля 1936). Сквозная для «поздних» дневников экзистенциальная тема бытия-к-смерти нередко опирается на подобные мысли о враждебности сознания жизни: «Старость и смерть нужны уже потому, что все равно развивающееся сознание одного человека привело бы, вероятно, к смерти» (20 апреля 1941). «Для того чтобы жить, нужно изрядно придушить сознание» (26 августа 1943). Очередную запись о полной готовности умереть Вавилов поэтично завершает: «Пусть завянет ужасный цветок сознания» (1 августа 1943).
«Отключение» сознания – это не только смерть. «…мое единственное спокойное состояние, равновесие – это сон»
(21 сентября 1910). Многочисленные высказывания Вавилова вроде следующих: «Что нужно мне для спокойного существования до конца? ‹…› 5) Уверенность в возможности всегда умереть спокойно, незаметно, через сон» (14 января 1945 г.; аналогичное высказывание – «„через сон“ перешел бы в небытие» – 7 ноября 1941 г.); «Хочется незаметно заснуть в этой зелени и никогда не проснуться» (1 августа 1947) – особо выделяют тему сходства смерти и сна: пусть эта тема и не оригинальна, но звучит в дневниках отчетливо. 3 августа 1914 г. Вавилов пишет, что жизнь движется «к вечной Нирване конца, к миру, покою и сну» (это стихотворение Вавилов вновь вспоминает 20 декабря 1950 г., за месяц до смерти); 4 декабря 1916 г. он повторяет: «…аналогия бдения и сна, жизни и смерти, пожалуй, глубже, чем она кажется. Только неужели в смерти так же мало метафизики, как во сне?» Более 30 лет спустя, на очередных торжественных похоронах, он вновь пишет: «Стоял на трибуне и думал о сознании. Сон без сознания. Смерть без сознания» (2 сентября 1948)[512].