Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

Общим интересом к чертовщине и волшебству неплохо объясняются литературные пристрастия Вавилова. Он обожает Гоголя, но именно как Гоголя-сказочника: «Настоящий Гоголь – это Гоголь Майской ночи, Сорочинской ярмарки, а Гоголь Ревизора – уже фальшивый» (21 марта 1909)[545]. Мир порой кажется Вавилову «паноптикумом д-ра Коппелиуса» (28 декабря 1941) – мастера, изготовлявшего неотличимые от людей куклы в рассказе Гофмана «Песочный человек». Гофман вновь и вновь перечитывается: «Прочел „Повелителя блох“. К Гофману тянет, а вместе с тем это так нелепо. Смесь немецкой уютности, аккуратности, церемонности с сумасшедшими прыжками Гофмана, вероятно, и определяет его притягательность. Повелитель блох – сон, нелепый, но уютно и обстоятельно рассказанный. Пока есть Гофманы, жить еще на свете можно» (14 июля 1940). «Магическая литература» (сказки для взрослых) вообще занимает одно из важнейших мест – если не главное – в ряду литературных предпочтений Вавилова. Помимо любимых Гете, Гофмана, Гоголя, в дневниках упоминается множество других произведений в этом жанре. Вавилов особо выделял и многократно цитировал Г. Ибсена (1828–1906). Любил «Синюю птицу» М. Метерлинка (1872–1949). Был под сильным впечатлением от У. Бекфорда (1760–1844), в неоготическом «Ватеке» которого отчетливо звучат фаустовские мотивы. «Человек из зеркала» Ф. Верфеля (1890–1945) охарактеризован Вавиловым как «новая версия „Фауста“» (9 июля 1942). Особо был выделен К.-В. Саличе-Контесса (1777–1825): «…почти гофмановские рассказы. Немецкая романтика. Помесь маленького сумасшествия, насмешки надо всем и отчаянных поисков тайн и романтического» (13 июня 1948). В 1948 г. упомянут среди прочтенных роман В. Я. Брюсова (1873–1924) «Огненный ангел».

Так понравившийся Вавилову «Sartor Resartus» Карлейля нельзя отнести к фантастическим романам, но общая атмосфера этого произведения очень гофмановская, упоминаются Гете, Фауст и Дьявол, цитируется Маг из шекспировской «Бури» («И сами мы вещественны, как сны; // Из нас самих родятся сновиденья, // И наша жизнь лишь сном окружена»), утверждается, что в детстве «спать и бодрствовать – одно и то же», есть рассуждения о «великом тауматургическом[546] искусстве Мысли», упоминаются «Эмиссары из преисподней», а в образном ряду попадаются вполне сказочные сравнения: «Подобно созданному Богом, дышащему огнем Духу-Привидению, появляемся мы из Пустоты, бурно спешим через удивленную Землю, затем погружаемся опять в Пустоту».