Грязная работа

– Сосредоточьтесь, Чарли. Как только вызову сюда опергруппу, я отправляю вас домой. Как мне звонить, вы знаете. Чуть что – сообщайте. Что угодно.

Ривера позвонил по мобильнику диспетчеру и вызвал патрульную и оперативно-следственную группы, как можно скорее. Когда он закрыл телефон, Чарли сказал:

– Так я больше не под арестом?

– Нет. Оставайтесь на связи. И не высовывайтесь, ладно? Может, даже имеет смысл несколько суток провести вне города.

– Не могу. Я Люминатус, у меня есть обязанности.

– Но вы не знаете, каковы они…

– Если я их не знаю, это не означает, что их нет, – ответил Чарли. Пожалуй, чересчур агрессивно.

– И вы уверены, что не знаете, сколько еще в городе этих Торговцев Смертью и где их найти?

– Мятник Свеж говорил, что по меньшей мере десяток, а больше я ничего не знаю. Кроме той женщины и старика в Миссии я на прогулках больше никого не засек.

В переулок въехала машина, и Ривера вышел к черному ходу встретить коллег. Затем повернулся к Чарли:

– Поезжайте домой, Чарли, – и выспитесь, если сумеете. Я буду на связи.

Чарли не сопротивлялся, когда патрульный подвел его к машине и помог забраться на заднее сиденье. Изнутри Чарли помахал Ривере и бассет-хаунду. Патрульный крейсер задом сдал из переулка.

23. Не день, а пиздец

В Городе Двух Мостов то был не день, а пиздец. – С первым светом зари на конструкциях моста Золотые Ворота расселись стаи стервятников и принялись глазеть на автомобилистов так, словно удивлялись, как это людям – хватает наглости до сих пор оставаться в живых и куда-то ехать. Вертолеты дорожной полиции, вызванные, чтобы снять на пленку пернатых захватчиков моста, вместо этого десять минут снимали спиральную тучу летучих мышей, вившуюся вокруг пирамиды “Трансамерика”, после чего, надо полагать, испарились в черном тумане, уплывшем по Заливу в открытое море. Утонули три пловца, состязавшиеся в Сан-Францисском триатлоне, и вертолет репортеров сумел заснять что-то под водой – некий темный силуэт, подкравшийся снизу к одному из пловцов и утащивший его на глубину. Многочисленные прогоны пленки выявили там отнюдь не зализанные очертания акулы – у существа обнаружился немалый размах крыльев и отчетливая рогатая голова. На скатов, наблюдавшихся ранее, совсем не походило. В парке Золотые Ворота внезапно поднялись на крыло все утки и покинули этот район; сотни морских львов, что, как правило, нежились на солнышке у Пирса 39, пропали тоже. А также из города, судя по всему, исчезли все голуби.

Щелкопер, собиравший полицейскую хронику за ночь, обнаружил совпадения в семи сообщениях о пропаже людей или насилии в местных заведениях рынка вторичной розницы, и к концу дня все телестанции уже говорили об этом под эффектные кадры горящего здания, где прежде располагалось заведение Энтона Дюбуа в Миссии. Кроме того, с отдельными людьми происходило что-нибудь особенное: в тенях что-то шевелилось, из ливнестоков раздавались голоса и вопли, скисало молоко, хозяев царапали коты, выли собаки – и тысячи людей просыпались и понимали, что их больше не тянет на шоколад. То был поистине не день, а пиздец.

Остаток ночи Ашер провел, суетясь и проверяя замки, потом перепроверяя, потом лазая в интернете в поисках информации о Преисподниках – на всякий случай, вдруг кто-нибудь с последнего раза, когда он выходил в сеть, вывесил новенький древний документ. Написал завещание и пару писем, затем вышел и опустил их в ящик на улице, а не оставил на стойке в лавке вместе с прочей исходящей корреспонденцией. После чего, уже на рассвете, когда бета-самцовое воображение разогналось до тысячи миль в час, совершенно вымотанный Чарли проглотил две таблетки снотворного, которые дала ему Джейн, и проспал весь не день, а пиздец. На закате его разбудила звонком милая дочурка.

– Алло.

– Тетя Кэсси антисемит, – сказала Софи.

– Солнышко, на дворе шесть утра. Можно, мы обсудим политические взгляды тети Кэсси чуть позже?

– А вот и нет, на дворе шесть ночи. Пора купаться, а тетя Кэсси не дает мне взять Элвина и Мохаммеда в ванну, потому что она антисемит.

Чарли посмотрел на часы. Отчасти он обрадовался, что на дворе шесть вечера, а он разговаривает с дочерью. Хоть это осталось неизменным – что бы ни случилось, пока он спал.

– Ничего Кэсси не антисемит. – Джейн взяла от-водную трубку.

– А вот и да, – сказала Софи. – Папуля, ты осторожней. Тетя Джейн поборник антисемитов.

– А вот и нет, – сказала Джейн.

– Нет, ты послушай, какая умная у меня дочь, – сказал Чарли. – Я вот не знал в ее возрасте слов “антисемит” и “поборник”, а ты?

– Гоям нельзя верить, папуля, – сказала Софи. Затем прошептала: – Они терпеть не могут ванны, эти гои.

– Папа у тебя тоже гой, малыш.

– О боже мой, они повсюду, как люди из стрючков![75] – Его дочь выронила трубку, заверещала, после чего хлопнула дверь.

– Софи, отопри сейчас же, – раздался в трубке голос Кэсси.

Джейн спросила:

– Чарли, откуда она этого нахваталась? Это ты ее учишь?

– Это миссис Корьева, она происходит от казаков, и у нее остаточные муки совести за то, что ее предки делали с евреями.